Позволь мне верить в чудеса - Мария Акулова

Стояла, будто застывшая статуя, отчаянно молясь, чтобы из соседней… А потом снова услышала смех — гортанный, игривый, интимный…

И мужской голос. Слов она не разобрала, но голос узнала. Корней никогда при ней

так

не говорил. Но тембр его. Точно его.

И снова смех, снова несколько слов, шуршание ткани…

Не выдержав, Аня вновь развернулась.

Глаза успели привыкнуть к темноте достаточно, чтобы она увидела на полу что-то скомканное…

Присела, потянулась дрожащими пальцами, коснулась ткани…

Одернула, будто током ударило…

Дверь в спальню Высоцкого была закрыта не до конца. Свет выключен и там, но теперь сомнений не было — звуки оттуда. И если она помедлит еще немного — станет только хуже.

Хотя людям там, наверное, с каждой секундой будет лучше, а вот ей…

Сделав глубокий вдох через нос, Аня снова поднялась… Снова взялась за тот замок, который совсем недавно так аккуратно закрывала… А теперь была неистово рада, что закрыла только его…

Не была уверена, но ей показалось, что открыла беззвучно. Вышла… И снова аккуратно… Насколько возможно тихо… Один за другим защелкивала…

Подошла к лифту, вызвала… Он не успел уехать, поэтому впустил недавнюю пассажирку почти сразу.

Да только… Будь человеком, вряд ли узнал бы.

* * *

Аня спускалась в лифте, глядя на свое отражение.

В ответ на нее смотрела девятнадцатилетняя девушка в любимых джинсах, самой обычной, заправленной в них футболке и джинсовой куртке поверх. На ногах — все те же конверсы, в которых когда-то она ступила на территорию Высоцкого впервые. В руках… В руках ключи. На лице… Растерянность и боль.

Девушка опустилась на корточки, закрывая то самое лицо руками. Зажмурилась… Но это не помогло. Попыталась закрыть уши… Но и тут — без шансов. Лифт ехал вниз, а она слышала женский смех, пальцами чувствовала мягкую ткань, а перед глазами… То, что она не видела, но прекрасно понимала.

Совсем не она. Совсем не пирожные. Но точно Высоцкий.

— Принесешь платье, пожалуйста?

Илона повернула голову, обращаясь к Корнею, глядя с улыбкой на его спину. В отличие от нее — еще голой, он уже практически оделся. Джинсы на месте, пряжка застегнута, в руках футболка… И можно посмотреть, как по спине перекатываются мышцы, когда он ее одевает.

Оглядывается, немного взъерошенный, кивает, идет к двери, чтобы исполнить маленькую просьбу, пока сама Илона будет в душе.

По дороге берет с комода часы, надевает на запястье, проверяет время…

Сам же себе кивает, оставшись удовлетворенным…

На автомате включает свет в коридоре, немного хмурится, вспоминая, куда положил телефон…

Слышит звук включившейся в душе воды, делает несколько шагов, пока голые пальцы ног не утыкаются в ткань сброшенного здесь Илоной платья.

Корней приседает, берет его, потом, все так же, еще сидя, зачем-то проходится взглядом по светлому полу, хмурится сильнее…

Потому что все на том же полу, но уже у самой двери, стоит сумка. Дорожная. Точно не принадлежащая ни ему, ни Илоне.

Корней резко встал, сминая тонкуя ткань пальцами, сделал еще несколько шагов, снова присел, заглядывая внутрь той самой сумки…

Потом поднялся, глядя на нее — открытую, наполненную вещами, которые могли принадлежать только одному человеку, потянулся свободной рукой к полке, на которой должен был лежать его телефон…

Но и тут коснулся не его, а какой-то коробки. Оглянулся уже на нее, нахмурился еще сильней… Подвинул, взял в руки мобильный, разблокировал…

Нельзя сказать, что на что-то надеялся, но предпочел бы, чтобы убедиться в догадке, которая с обнаружением каждой из деталей становилась все более очевидной, не получилось.

Но, к сожалению.

Девочка-Ланцова писала ему, что приедет раньше. Видимо, приехала…

Мужской взгляд снова прошелся по предметам — непонятная коробка, собственный телефон с открытым сообщением от Ани, сжатое в пальцах платье, сумка с вещами Зинаиды…

Потом он оглянулся, сощурился, вспоминая… Понял, что не показалось, дверь в спальню была закрыта не плотно…

Несколько секунд не происходило ничего, потом же он шумно выдохнул. Вернулся в спальню, опустил платье Илоны уже на кровать, снова вышел.

Трижды постучался в соседнюю дверь, не зная, что было бы лучше — дождаться ответа или нет. Потом еще трижды, потому что ответа не было. Можно было потарабанить и еще пару раз, но Корней не стал. Сам открыл, сам зашел, обвел взглядом комнату…

Постель аккуратно заправлена, нигде ничего не валяются. Даже сумка, в которой Аня когда-то хранила свои вещи, откровенно боясь раскладывать их по полкам, отсутствует. И вариантов у Корнея было два…

Поэтому он подошел к шкафу, открыл его… Вещи на месте. Уже хорошо. Если в сложившейся ситуации можно найти что-то хорошее, конечно.

Вышел из Аниной спальни, приблизился к кухонному столу, положил на него мобильный экраном вверх, сам же уперся кулаками в столешницу, сверля его взглядом.

Неистово хотелось выругаться. Сильно. Отборно. Душевно. Но смысла — ноль.

Он в жизни не попадал в подобные ситуации. И не должен был попасть.

Взгляд сфокусировался на экране, в очередной раз перечитывая послание от «квартирантки»…

Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы понимать — девочка явилась домой, возможно, сразу, возможно, нет, все поняла… Испугалась, смылась… И ищи ее теперь.

Корней почувствовал новую волну гнева, да только прекрасно понимал — злится не на слинявшую девчушку, а на себя. Не привыкшего попадать в неловкие ситуации. Тем более, подобные. Не привыкшего испытывать чувство вины.

А ведь всего-то и надо было, что проверить телефон. Почему не проверил? Потому что расслабился. Кто разрешил? Никто. Кому расхлебывать? Ему…

Немного зная младшую Ланцову, Корней не сомневался — расхлебывать придется. И теперь, в отличие от прошлых раз, когда ее настроение скакало по непонятным или незначительным по мнению Высоцкого причинам, сейчас Корней чувствовал свою ответственность за возможные последствия своих действий.

За беспечности и легкомыслия. Четко за то, в чем не один раз обвинял саму девочку… Учил предусматривать все, а сам… Попался. без преувеличения, с голой жопой.

Снова выдохнул, взял телефон в руку, зашел в контакты, собирался набрать, но не успел.

— У тебя гости? Мама?

Илона успела выйти и из душа, и из спальни. Уже одетая в то самое платье, застегивающая последние пуговки на груди.