Носферату - Дарья Зарубина

Комиссар протянул мне несколько распечаток. Сэл все еще была мертва, вечерело, и света в комнате оставалось все меньше. Ребята из группы уже включили фонарики, а андроиды выкрутили на максимум чувствительность глаз. Я подошел к окну и начал читать.

Предположения подтвердились — причиной смерти стал перелом основания черепа, вызванный ударом тонким неострым предметом. В ране обнаружены частицы стекла и пыльца Papilio aequoreus nocturnalis из семейства лилейных.

— Послушайте, комиссар, — обернулся я к Ситтону, — а этот папилио что-то там, как он выглядит? Может, что-то редкое?

Комиссар усмехнулся:

— Видели желтую пыльцу на улицах? Весь город цветет, спасенья нет. Так вот это она и есть, папилио эквореус ноктурналис, «морская ночная бабочка». Ее все просто «бабочкой» зовут. На больших землях не так плохо, у них кунихоры эту «бабочку» хоть немного выжирают, особенно в период яйцеклада. А у нас и на седьмом материке, в Говерси и Элльде, вообще спасения нет. Так что эта информация нам не поможет.

Я снова оглядел квартиру Греты:

— Но у нее-то как раз этой «бабочки» нет. Гретхен любила деревья. Она не потерпела бы в своем доме цветущее растение, тем более такое, от которого все в пыльце.

— Значит, пыльца была на убийце, — отозвался комиссар, — но от этого нам не легче. Сейчас любого из нас щеткой обмети — горсть желтой пыльцы наберется. Это доказывает лишь, что убийца в тот день шел по улице.

Я снова задумался, глядя в окно на занесенный золотой пыльцой двор. Вдруг в доме напротив в одном из окон вспыхнул свет, тотчас погас, но я успел заметить штатив с небольшой камерой и человека, который подглядывал за нами. Моя реакция была почти мгновенной. Я тотчас вызвал оставшегося у двери Второго и сообщил ему координаты перехвата. Сам бросился к двери, едва не снес удивленного Ситтона. Первый последовал за мной.

Когда я, задыхаясь от бега, добрался до двери нужного дома, Второй уже выходил из подъезда, ведя за ворот тщедушного человечка в спортивном костюме. Шпион-любитель был бледен и мелко трясся. Следом из дома выскочила бищина в халате и бигуди, дородная, как все грианки ее пола, и крикливая, как все бабы.

— Забирают сиротку! — заголосила она, и «апостроф» защелкал, переводя с чигги ее истерические причитания. — Папы и жены нет, одна бима осталась. И ведь за что? Ничего плохого мальчик не делал! Если бы я, старая дура, свет не включила, вы и не увидели бы ничего.

Я успокоил ее и заверил, что «мальчик», может статься, делал плохое не впустую, а на благо следствия. И вреда ему никто не причинит, особенно если у «мальчика» окажется запись вчерашнего вечера.

Трясущийся молодой человек перестал дрожать и заверил, что есть. И вообще, он готов предоставить восемь месяцев записей квартиры госпожи Эрн, а также госпожи Видер и близнецов Молл. При упоминании близняшек глаза его загорелись, из чего я сделал вывод, что Грета не давала ему столь интересного материала, как две сестрички, не считавшие нужным закрывать шторы.

Комиссар подоспел как раз вовремя: он получил нужные диски и передал «сиротку» местному полицейскому. Хотя склонность юноши подглядывать за соседками и принесла нам несомненную пользу, парню все равно светило сорок суток и пренеприятнейшая отметка в регистрационной карте. Марь Ванна решено было не докладывать. Секретного бедняга не снял: «рабочий угол» Гретхен находился в особой зоне, которая не просматривалась из окна, но если служба безопасности узнает о существовании подобного материала, нам не дадут даже взглянуть на диски, а если попытаемся — почистят память. Я припомнил, как тошнило после прошлой чистки, связанной с делом саломарца, и не жаждал повторения.

Совершенно растерянная бищина позволила нам посмотреть запись на компьютере ее сына.

Комиссар лучился торжеством. Он настолько расчувствовался, что похлопал меня по плечу, хваля за сообразительность и оперативность. Конечно, умник Эверс поспешил закрыть шторы, как только разулся. Но у нас теперь было подтверждение того, что он находился в квартире Гретхен именно в то время, когда ее убили. Эксперты установили время с точностью до получаса. Эти полчаса, плюс десять минут в обе стороны, Энди Житнов был в ее квартире. Потом свет погас. И зажегся только через двадцать минут — когда приехал Матвей Петрович со своими сотрудниками.

До этого комиссар досматривать уже не стал. Он тотчас принялся звонить своему начальству и добывать ордер на обыск кабинета и холостяцкой квартиры Эверса, а также выяснять, насколько прочна его неприкосновенность как аудитора. Я вполуха слушал его и смотрел на монитор, где в ускоренном в четыре раза темпе разыгрывалась в теневом театре зашторенного окна сцена смерти Сэл. Вот за занавеской снова вспыхнул свет. Мелькнул чей-то силуэт. Десять, двадцать минут. Несколько теней пришли в движение. Одна из них, видимо, остановилась посреди комнаты, еще пару раз кто-то мелькнул, и свет погас. Ребята Матвея Петровича вырубили систему умной квартиры.

— Как думаешь, что это? — Я вздрогнул, когда Анна перегнулась через мое плечо и указала на неподвижную тень. Все никак не могу привыкнуть к тому, как тихо она ходит. Может, я и услышал бы шаги, если бы Ситтон, уже приходящий в ярость от того, как трудно, оказывается, добиться разрешения надеть наручники на представителя другой планеты, не орал так в трубку местного телефона. Оставалось надеяться, что он не включал режим видеофона, иначе его собеседник наблюдал сейчас на экране не самую аппетитную картинку. Связь по местному порой была настолько скверной, что я посочувствовал ему и уже хотел предложить свой коммуникатор, но комиссар был так возбужден, что я не решился приближаться к нему, чтобы не попасть под горячую руку. Он вполне мог не просто позвонить с моего кома, но и конфисковать мой чудо-телефончик от Гриши Комарова до конца следствия.

Я поцеловал Анну, но она отмахнулась и снова указала на тень.

— Не знаю. — Я был задет тем, что она увернулась от моего поцелуя. — Стоит кто-то.

Анна хотела что-то сказать, но Ситтон внезапно перестал орать и, даже не извинившись, обратился ко мне:

— Носферату Александрович, вы, кажется, говорили, что у вас есть знакомые в российских секретных службах?

— Я?!

— Ну хорошо. Не сказали, — согласился Ситтон покорно. — Я предположил. Но ведь ваш допуск и то, как быстро Анна Моисеевна получила полномочия как ваш представитель, говорит о многом.

— Это ни о чем не говорит, — вмешалась Анна строго. — И вам так говорить я бы не советовала.

— Скажите, — проигнорировал скрытую в ее словах угрозу комиссар, — если возникнет крайняя необходимость, вы сможете позвонить вашим знакомым? Мы получили ордер на обыск квартиры Эверса, но… арестовать его будет сложнее. Обыск в рабочем кабинете запрещен. Якобы в его бумагах есть секретная информация. Я, конечно, попробую добиться сам, но… в крайнем случае. Вы же не позволите, чтобы убийца госпожи Эрн остался на свободе?

— Не позволю, — сказал я ему, и комиссар видимо успокоился. — Я позвоню… Если будет совсем край… Но, сами понимаете…