Ацтек. Том 2. Поверженные боги - Гэри Дженнингс

— Пожалуйста, Миксцин, не называй ее этим простонародным именем, — попросил, явно нервничая, один из наших послов. — Она велела всем обращаться к ней Малинцин.

— Вот это да! — изумился я. — Высоко же девчонка взлетела с тех пор, как мне довелось увидеть ее в невольничьем караване.

— Дело обстоит не совсем так, как ты думаешь, — сказал другой посол. — Вообще-то она знатного происхождения и в рабство угодила по прихоти злой судьбы. Ее родителями были знатные особы из Коатликамака, но, когда отец умер, а мать вышла замуж вторично, злобный отчим коварно продал падчерицу в рабство.

— Да уж, — сухо отозвался я, — вижу, что со времени нашей встречи ее фантазия разыгралась дальше некуда. Впрочем, эта девица еще тогда не считала нужным скрывать, что готова на все, лишь бы только выбиться в люди. Так что советую вам соблюдать осторожность и следить за каждым словом, произнесенным в присутствии «госпожи» Малинали.

Если не ошибаюсь, то на следующий день Кортес устроил для знатных гостей представление — демонстрацию возможностей своего чудесного оружия и мастерства своих воинов. Само собой, в толпе собравшихся поглазеть носильщиков и местных тотонаков находился и я.

Несчастные простолюдины не могли скрыть трепета: они ахали, охали, приглушенно восклицали «Аййа!» и постоянно призывали своих богов. Послы Мешико сохраняли на лицах бесстрастное выражение, как будто это не производило на них впечатления, мне же было не до восклицаний, потому что я изо всех сил старался удержать в памяти все эти разнообразные события. Тем не менее, хотя мы и ожидали чего-то подобного, и знатным посланникам, и мне самому не раз и не два пришлось, как и простолюдинам, вздрогнуть от неожиданного шума и грохота и в душе перепугаться.

Кортес велел своим людям выстроить вдали от берега из валежника и обломков уничтоженных кораблей потешный дом, а у воды, где собрались мы, установил одну из имевшихся у него труб из желтого металла на высоких колесах.

Вот что, лучше я буду называть вещи своими именами. Эта установленная на колесах труба представляла собой медную пушку, жерло которой было направлено на отдаленный деревянный дом. Десять или двенадцать солдат вышли на площадку из влажного утрамбованного песка между пушкой и береговой линией. На лошадей надели часть того снаряжения, которое я уже видел раньше, но не мог уразуметь, для чего оно предназначено. А теперь кое-что прояснилось. Например, то, что показалось мне низкими кожаными стульями, оказалось седлами. Ременные поводья предназначались для управления животными, а их спины и бока прикрывали стеганые, чем-то похожие на доспехи наших воинов попоны. Позади всадников расположились другие воины, державшие на крепких кожаных ремнях огромных, злобного вида собак.

Все воины были в полном боевом облачении — со сверкающими шлемами на головах и длинными, вложенными в ножны мечами на поясах. Выглядели они весьма грозно, а когда сели в седла, то им вдобавок вручили еще и пики на Длинных древках, похожие на наши копья, с тем лишь отличием, что их стальные наконечники помимо острия также имели по обе стороны выступы, предназначенные для того, чтобы отражать удары любых противников.

Когда его воины заняли позицию, Кортес улыбнулся с гордостью собственника. По обе стороны от него стояли переводчики, и Ке-Малинали, наблюдавшая подобные представления и раньше, тоже мягко улыбалась с выражением снисходительного превосходства. Через нее и Агиляра Кортес обратился к послам Мешико:

— Я слышал, что воины мешикатль любят барабаны. Может, начнем сегодняшнее зрелище с барабанного боя? — Никто не успел ответить, как он крикнул: — За Сантьяго 1— огонь!

Трое приставленных к пушке солдат сделали что-то такое, отчего сзади нее вспыхнуло маленькое пламя и прозвучал оглушительный удар, не менее громкий, чем звук, производимый нашим разрывающим сердца барабаном. Медная пушка подпрыгнула (я подскочил вместе с ней), и из ее пасти вырвалось грозовое облако. Раздался гром, способный соперничать с громом Тлалока, и блеснула молния, намного ярче всех зубчатых молний тлалокуэ.

Я моргнул от удивления, но все же успел приметить маленький, круглый, похожий на мяч предмет, который мелькнул в воздухе, улетая по направлению к дому. Это, конечно, было железное пушечное ядро: оно поразило далекий дом, разметав его на бревна и щепки.

В отдалении, как это часто бывает и с громами Тлалока, послышался раскат грома чуть потише. Это загрохотали о землю подкованные железом конские копыта, ибо в тот самый момент, когда выстрелила пушка, всадники пустили вскачь своих лошадей. Они мчались бок о бок с такой скоростью, с какой мог бы бежать ничем не обремененный олень, а за ними, не отставая, следовали спущенные с поводков псы. Всадники доскакали до руин разрушенного дома и принялись размахивать мечами и разить копьями, делая вид, будто уничтожают уцелевших врагов. Потом все они повернули лошадей и поскакали обратно по берегу к нам. Собаки слегка поотстали, и, хотя в ушах моих стоял звон, я услышал доносившееся издалека хищное рычание псов, а также, если мне не почудилось, пронзительные человеческие вопли. Во всяком случае, когда псы вернулись, их страшные челюсти были запачканы кровью. Либо кто-то из тотонаков решил спрятаться поблизости от потешного дома, чтобы понаблюдать за происходящим из укрытия, либо Кортес намеренно и жестоко подстроил так, чтобы они оказались там.

Тем временем приближавшиеся всадники уже не держались сплошной линией, но на полном скаку перестраивались и совершали замысловатые повороты, демонстрируя нам, как легко и умело управляют они этими огромными животными даже во время столь стремительного движения. Зрелище было впечатляющим, но рыжеволосый гигант Альварадо показал нечто еще более потрясающее. На полном скаку он выпрыгнул из седла, некоторое время, держась за него одной рукой, без видимого напряжения, не отставая, бежал рядом со своим громыхавшим копытами животным, а потом уже и вовсе каким-то чудесным образом, не снижая скорости, снова запрыгнул обратно. Даже для быстроногих рарамури это было бы проявлением восхитительной ловкости, Альварадо же проделал такой трюк в одеянии из стали и кожи, весившем, должно быть, столько же, сколько и он сам.

Когда всадники закончили свое выступление, на берегу появились пешие солдаты. Некоторые несли металлические аркебузы длиной в рост человека и металлические стержни, служившие для этого оружия опорами при прицеливании. Другие вооружились короткими луками, укрепленными на поперечных деревянных ложах: солдаты при стрельбе прикладывали их к плечу. Работники-тотонаки принесли множество глинобитных кирпичей и установили их на расстоянии полета стрелы от солдат. Потом белые люди, припадая на одно колено, принялись попеременно стрелять из луков и аркебуз. Меткость лучников, которые поражали примерно Два из каждых пяти кирпичей, была достойна похвалы, чего никак нельзя было сказать о скорострельности их оружия. Выпустив стрелу, солдаты не могли снова натянуть тетиву вРучную, так что им приходилось с усилием натягивать ее вдоль ложа с помощью особого маленького вращающего инструмента.

Аркебузы оказались более грозным оружием: одного только треска, клубов дыма и вспышек огня хватило бы, чтобы навести страх на любого противника, столкнувшегося с ним впервые. Однако аркебузы не только внушали страх, но и метали маленькие металлические дробинки, летевшие так быстро, что их полет был незаметен для глаза. Если короткие арбалетные стрелы при попадании просто ударялись о кирпичи, то металлические дробинки разбивали их вдребезги — на осколки и пыль. Тем не менее я отметил, что дробинки летели не дальше наших стрел, а чтобы подготовить аркебузу к следующему выстрелу, испанскому солдату требовалось время, за которое наш лучник успел бы выпустить в него шесть, а то и семь стрел.