Жизнь цирковых животных - Брэм Кристофер

– Мы с тобой – не такая уж мелочь! – прищурилась Джесси.

– Мы – нет. – Сарказм как ветром сдуло. – А я говорю о гордыне. Об «эго».

– О моем «эго» или твоем?

– В первую очередь, о моем. Но и ты не без греха.

Почувствовав искушение продолжить спор, Джесси глубоко вздохнула. И согласилась:

– И я не без. А тебе как раз не помешало бы иметь побольше гордыни, чтобы пробиться в жизни. Побольше «эго».

– Наши «эго» влезли в наши отношения и вконец их запутали. – Фрэнк смущенно отвел глаза. – Нам кажется, мы не заслуживаем любви, пока не добьемся успеха.

– Я же сказала тебе на вечеринке: я и сама – неудачница. Забыл?

– Ты в это не веришь.

Она помедлила с ответом.

– Нет. Не совсем. Мне нравится разыгрывать из себя леди-осьминожку.[108]У меня здорово получается. Но я не обольщаюсь насчет Генри – не так уж он нуждается во мне. Когда он закончит все дела здесь и отправится на Капри или еще куда-нибудь, он забудет обо мне – обо всех нас. И это хорошо«– В самом ли деле хорошо? Ей хотелось верить в это. – Моя работа на Генри превратится в интересный сюжет. Но это – пустяки по сравнению с главным.

Фрэнк все так же смотрел на нее – озадаченный, напряженный.

– Мы наговорили друг другу страшные вещи в ту ночь.

– Да. Мне очень жаль.

– И мне жаль. – Но это прозвучало так же сухо, как раньше – «спасибо». Фрэнк все еще хмурился. – Беда в том, что я тебя люблю.

– Лубишь меня, как свынка гразь, – напомнила она.

– Да, – серьезно подтвердил он. Дурацкое выражение, по правде говоря. – И я беззащитен. Мне труднее простить, чем тебе, потому что ты – не влюблена.

– Нет, – согласилась она. – Не так сильно, как ты.

Он не обиделся. Он не вымогал ответное признание, а спокойно устанавливал факты.

– Но я не могу потерять тебя, – встревожилась Джесси. – Неужели обязательно «все или ничего»?!

– Я тоже не хочу терять тебя. Но, может быть, нет другого выхода? Трудно сохранить отношения, когда любишь без взаимности. Так и свихнуться недолго.

– И мне нелегко, – подхватила она. – Все время чувствовать себя виноватой. Когда ты смотришь на меня с щенячьим обожанием.

Они смотрели друг на друга в упор, нахмурившись, но не отводя взгляда. Меньше всего сейчас они походили на щенков.

– Джессикин! – пророкотал мужской голос. – Боже мой! Да вы только посмотрите! Малышка Джессикин выросла!

Коренастый мужчина лет шестидесяти на вид, с багровым лицом, ворвался в комнату, уже протягивая руку, галстук болтался на выпуклом животе.

– Не забыла дядюшку Джимми? Теперь я – капитан Муртаг.

– Ой! – воскликнула Джесси, вскочила со стула и горячо пожала руку «дядюшке Джимми». Помнить его она не помнила – мало ли копов побывало в их домике в Биконе, но охотно подыграла: – Подумать только! И вы еще не вышли в отставку?

– И не помер, моя дорогая. Вот он я, вот она ты. И очень кстати я здесь случился нынче ночью, по правде сказать. Кто знает, что бы было с твоей бедной старой…

И тут Джесси увидела ее за спиной капитана: мама шла медленно, неуверенно, какая-то пришибленная. По другому не скажешь: лицо сжатое, гордое такое, словно ей стыдно, а показывать этого она не желает. Джесси была ошеломлена. Она все переживала за мать, а та вдруг оказалась похожа – на саму себя. Ничего не изменилось. Юбка и блуза все такие же безукоризненно чистые, бежевые волосы аккуратно завиты, и сумочка в руках.

– Так вот, Молли, – произнес капитан Муртаг. – В понедельник явишься в суд. Это как со штрафом за неправильную парковку – не явишься, будет хуже. Намного хуже. На данный момент тебя обвиняют в нелегальном хранении и неосторожном обращении. Но если судья разозлится, он может переквалифицировать это в покушение на убийство. Веди себя хорошо.

– Спасибо, ты мне очень помог, Джимми, – как-то заученно выговорила мать.

– Хорошо, что я оказался рядом. Потянул за кое-какие веревочки. Самое малое, что я мог сделать для миссис Бобби Дойл.

Мать кивнула ему на прощание, выдавила из себя улыбку и поспешила к дверям.

Капитан обернулся к Джесси.

– Не бойтесь за нее. Вдова полицейского. Ни один нормальный судья не засадит ее. Сейчас ей надо отоспаться. Она и на ногах-то еле держится. Отвезите ее домой и уложите в постель. Да, и это не забудьте. – Он протянул Джесси какую-то официальную бумагу, протокол или повестку, как доктор протягивает родственнику рецепт, выписанный престарелому пациенту.

Джесси нагнала мать уже на улице. Она стояла на тротуаре рядом с Фрэнком.

– Поймать такси, миссис Дойл?

– Не нужно. Я прогуляюсь, – резким голосом отвечала она. – Куда мы идем? – Тут она заметила Фрэнка и добавила: – Кто вы такой?

– Это Фрэнк, – вмешалась Джесси. – Мой бой-френд. – Слово само сорвалось с языка, и никто не обратил внимания. – Мы можем вернуться к Калебу, ты выспишься. Потом поедешь к себе в Бикон. Тебе хватит сил идти?

– Да, я пойду пешком. Мне нужен свежий воздух. – Она решительно зашагала вперед. Джесси и Фрэнк шли по бокам.

Солнце еще не взошло, но на улице было светло, легкие, приятные краски. Запели птицы – всегда приятный сюрприз для горожан. Этот сладостный звук пробудил в Джесси печаль и нежность. Она подхватила мать под руку.

– Глупости! – Мать вырвала руку. – Со мной все в порядке. В полном порядке. Можешь не суетиться. Мое счастье, что я здесь не живу, и никто меня здесь не знает. Бог знает, что бы люди подумали, увидев, как я поутру выхожу из тюрьмы!

Фрэнк с тревогой покосился на Джесси. Ему подобное поведение казалось странным, но Джесси не удивлялась: Молли в своем репертуаре.

Довольно быстро они добрались до перекрестка Седьмой с Шеридан-сквер. При свете дня жилище Калеба оказалось ближе к полицейскому участку, чем ночью. Джесси отперла дверь подъезда своими ключами. Наверху, в пентхаусе на ее стук никто не ответил. Тогда она отперла и эту дверь и распахнула ее, опасаясь застать внутри чудовищный беспорядок.

Но в квартире царила чистота, ничего лишнего, только утренние тени сквозят в комнатах. Даже не верится, что вчера здесь был праздник, а под конец – перестрелка.

– Приляг в комнате Калеба, мама. Поспи. Сразу почувствуешь себя лучше.

Зазвонил сотовый. Калеб с новостями из больницы. Фрэнк проводил Молли в спальню, а Джесси тем временем беседовала с Калебом.

– Сквозная рана, кость не задета, – доложил он. – Прагер в полном порядке. Руку словно ножом порезали. Осложнений не будет.