Заговорщики в Кремле. От Андропова до Горбачева - Владимир Исаакович Соловьев

вступила в решающую стадию, агенты Андропова широко распространяли сведения о ее еврейском происхождении и ее влиянием на мужа объясняли разрешение еврейской эмиграции в период детанта, его самого в полуподпольных листовках называли “сионистом № 1“, а возглавляемое им Политбюро “еврейским притоном". Для Андропова в борьбе за власть все средства были хороши — в том числе, антисемитизм, но он был слишком циничен, чтобы быть зоологическим антисемитом.

Горбачев, который родился спустя 13 лет после революции и для которого советский “Newspeak" является его родным и (единственным) языком, именно в подходе к еврейскому вопросу достиг в этом языке виртуозности, неведомой ни одному из его предшественников.

Отвечая на вопросы французских журналистов, он не моргнув глазом, так описал “еврейский вопрос" в СССР:

“Я был бы рад услышать, что есть хоть одна страна в мире, где евреи пользовались бы такими политическими правами, как в нашей стране. Еврейское население, которое составляет 0,69 % от населения всей страны, представлено в ее политической и культурной жизни, по крайней мере, от 10 до 20 процентов. Большинство из них — хорошо известные руководители нашей страны", — так, во всяком случае, звучат слова Горбачева в обратном переводе с французского.

На фоне этого потока лжи резко выделяется знание Горбачевым с точностью до одной сотой цифры “0,69 %“. Новый советский лидер не случайно ее запомнил — согласно достоверным источникам, эта цифра часто фигурирует в кремлевских дискуссиях в качестве аргумента против непропорционального представительства евреев в культурной и научной (но отнюдь не в политической!) жизни страны.

Известный философ Георгий Федотов писал: “Если какая-либо нация хочет насильственно оборвать все связи, которые соединяют ее с человечеством, она прежде всего находит евреев и мстит им".

Было бы несправедливо сказать это о русской нации в целом, но самое время — о той “нации", которая из Кремля правит империей: она рвет свои связи с человечеством с какой-то неудержимой страстью, относясь к евреям все с увеличивающейся подозрительностью. Неудивительно поэтому, что в Кремле — в Политбюро, в Секретариате, в аппарате ЦК нет евреев. Куда более удивительно, что в Политбюро нет и женщин и слабый пол подвергается Кремлем не меньшей дискриминации, чем представители ненадежной нации.

Когда первомайская демонстрация, размахивая флагами и транспарантами, проходит “радостным шагом" (как любят писать в советских газетах) по Красной площади, с трибуны мавзолея благосклонно приветствуют ее члены Политбюро, военные и гражданские представители власти — сугубо мужской конклав, где женщина — исключение. Когда раз в четыре года советские люди, раскрывая “Правду", упираются в целый разворот фотографий членов Совета Министров СССР, среди 117 лиц они обычно не встречают ни одного женского. Единственная женщина в Секретариате занята номинальными профсоюзами, и нет ни одной среди 181 партийных руководителей республик и крупных провинций, равных по своей величине целым европейским государствам. Среди полутораста советских послов за границей нет ни одной женщины, и в Институт международных отношений им вход заказан почти как евреям. Персональное кремлевское кладбище на Красной площади, где покоятся члены советского правительства и американский коммунист Джон Рид — сугубо мужское ритуальное захоронение. Под звуки артиллерийской пальбы и траурных маршей в погребальную часть кремлевской стены не была вложена ни одна урна с прахом женщины — советского государственного деятеля. Исключение составляют немногие — среди них жена Ленина Надежда Крупская и немецкая коммунистка Клара Цеткин.

Одним словом, советские женщины, которые официально считаются самыми эмансипированными в мире, никак не участвуют в политическом руководстве страной, представительствуя только в советском парламенте, который на деле является потемкинским фасадом власти и никогда важных решений не принимает. Эта дискриминация власти по полу не столько несправедлива, сколько по сути парадоксальна, если принять во внимание, что женщины в Советском Союзе составляют более половины всей рабочей силы страны (не говоря уже о том, что на женщин приходится 55 % населения и 63 % имеющих высшее образование). Мало того, несмотря на резкое увеличение женщин членов партии за последнее десятилетие (сейчас одна треть всех членов партии — женщины), их число в Центральном Комитете партии, наоборот, заметно уменьшилось. Советские пропагандисты часто с гордостью указывают, что в Советском Союзе раньше, чем в других странах, было провозглашено истинное равноправие женщины с мужчиной, однако до сих пор негласно, но твердо признается мужское превосходство в управлении страной. Как заметил с неудовольствием Хрущев", так получается, что мужчины у нас все руководят, в то время как женщины работают".

Именно Хрущев и решил прервать мужское единоначалие на Кремлевском Олимпе и ввести в Политбюро единственную за все годы советской власти женщину. Екатерина Фурцсва была верным сторонником Хрущева, активно поддержала его в момент кризиса 1957 года, когда ему грозило снятие с поста Первого секретаря ЦК и даже арест. Ее партийная биография была безупречна с советской точки зрения: ткачиха, затем партийный и государственный работник с постепенным продвижением из провинции в Москву. Ее постоянная хмурость и недовольство ничем не отличались от привычных лицевых характеристик других членов Политбюро, однако именно ей пришлось столкнуться с очевидной враждебностью как со стороны коллег по Политбюро, которые явно тяготились присутствием женщины в их натурально мужской среде, так и со стороны исключительно мужского по составу секретариата ЦК. Фур-цева участвовала не во всех заседаниях Политбюро и никогда не обладала ни реальной властью, ни заметным политическим влиянием.

Постепенная потеря ею благосклонности в Кремле сопровождалась полуофициальной волной критики по поводу ее профессиональной некомпетентности, женских причуд, подверженности настроениям, ее стяжательских инстинктов и пристрастия к роскошной жизни. По крайней мере половина этих обвинений была несправедлива и могла быть с равным основанием адресована остальным членам Политбюро. Просто сугубо мужское элитарное руководство выталкивало этот чужеродный элемент — женщину — из своих рядов. И этот инстинктивно агрессивный импульс, приведший в конце концов к тому, что Фурцева без видимых причин, на четвертый год своего пребывания в Политбюро была выведена из него, получил единодушную поддержку плебса с глубоко укорененным в нем мужским шовинизмом. Так что, по известным насмешливым поговоркам, женщина как бы изымалась из деловой, ответственной сферы: "Это — дело, а это — баба", “Курица не птица, а баба не человек" или “Я думал, идут двое, ан мужик с бабой". В соответствии с этой “народной концепцией" Фурцева получила повышенную, по сравнению с другими членами Политбюро порцию скабрезных народных шуток и сальных анекдотов, которые нисколько не иссякли и после того, как выведенная из Политбюро и Секретариата, она стала министром культуры — вплоть до ее самоубийства в 1974 году, после очередного выговора Брежнева.

Дело в том, что