Палитра его пороков - Анна Веммер

Жизнь научила радоваться тому, что имеешь. И теперь, кажется, накинула сверху.

* * *

— Я выучила вот так вот, мама, смотри!

Элька хвастается перед друзьями новым упражнением, пока я болтаю с Аней.

— У вас точно есть время на нее?

— У меня — да, — усмехается подруга, — я уже все собрала. Игорь рванул на работу, я ему не мамочка, чемодан собирать не буду, так что поедет в своем костюме. Крис уехала в кофейню, оставлять распоряжения, Серж и Алекс на тренировках. Дети на мне, дети громят дом, а вот через десять часов дети будут громить уже самолет. Я предупреждала, что свадьба — это для девочек.

Я смеюсь. Анька забавная в своей любви к детям и одновременно в желании хоть немного от них отдохнуть. На самом деле она просто дразнит мужа: мы попеременно сидим с детьми, а иногда сдаем их Марине или няне, и едем развлекаться в исключительно женском тесном обществе. Так что она не слишком-то устает от детского сада в своем доме.

Но для профилактики держит мужчин в тонусе.

— А вы куда вообще? Тоже чемоданы в последнюю минуту?

Я пожимаю плечами, Сережа так и не сказал, куда мы едем.

— Сказал, свидание.

— Нормально! У них через сутки будет море, Кипр и безлимитная еда, а они на свидание в мегаполисе идут!

— Не завидуй. — Я показываю Аньке язык и бегу обратно к машине.

— Все? Сдала младшее поколение? Готова к приключениям?

— Как пожелаете, Сергей Васильевич.

— Тогда держи.

Он протягивает мне плотный шарф, и я, несколько недоумевая, беру мягкий кашемир в руки.

— На Кипре прохладно?

— Глаза завяжи, глупая. Сюрприз же!

Интрига все нарастает и нарастает. Когда я завязываю шарф, возникает острое желание смухлевать, затянуть так, чтобы хоть что-то видеть. Но я люблю Сережу, доверяю ему безгранично, и если он хочет свидание-сюрприз, то я уверена, что лучше бы мне пребывать в неведении.

Машина останавливается и после короткого "Жди!", он выходит из машины. Мы женаты всего год, но я без труда узнаю все интонации его голоса. Таким, отрывистым и хрипловатым, он становится, когда Сергей возбужден.

Открывается дверь, и сильные руки спускают меня на землю.

— Идем, только осторожно.

Мы медленно идем куда-то, спускаемся по лестнице. Муж заботливо и, пожалуй, чересчур аккуратно подсказывает мне о наличии порожков и косяков. Я крепко держу его за руку, стараясь не выдавать волнения, но сердце колотится, как сумасшедшее.

Наконец мы останавливаемся.

— И где мы? — спрашиваю, но повязку он снять не дает.

— Тихо, сюрприз испортишь.

Где-то за спиной щелкает замок.

Я делаю глубокий вдох. Чувствую его присутствие за спиной, слышу дыхание, ощущаю руки на плечах. На миг снова превращаюсь в ту Женю, которая увидела его в парке. Я не боюсь мужа, нет… скорее, боюсь себя. Того, что во мне просыпается, когда мы выходим за пределы семейного гнездышка, когда становимся не четой Серебровых и родителями Эли, а просто мужем и женой, до одури друг в друга влюбленных.

— Снимаю повязку, — его голос очаровывает, увлекает за собой.

Я не сразу понимаю, где нахожусь. Изумленно осматриваю каменные стены, пол, потолок, прутья открытой клетки, массивный стол с остатками цепей.

— Это что, подвал квеста?! Ты как…

— Я его снял.

— Зачем? То есть…

— Для нас. Я же говорил, что хочу тебя здесь.

И мне сразу становится все понятно, я краснею и не верю, что он действительно на это решился.

Мне жутко. И волнительно.

Не знаю, чего больше, волнения или страха. Я смотрю на кровавые (пусть и ненастоящие) следы на полу, на оборванные цепи, прутья клетки. Муж покрывает поцелуями шею, мурашки по всему телу, низ живота сладко сжимается в желании ответить, но все же мне не по себе.

— Сереж… Сережа, погоди! Погоди, не надо!

Я вырываюсь из его рук и ежусь.

— Прости меня. Мне как-то не по себе. Когда мы были тут вчетвером, было весело. И все не воспринималось реальным. А сейчас как-то… жутко.

Он смотрит изучающе, всегда так делает, когда не до конца меня понимает.

— Тебе страшно?

— Сереж, нет, мне не страшно, но не по себе. Здесь все такое… настоящее. Не мое. Прости. Если ты хочешь, мы придумаем что-нибудь другое.

Он улыбается, и я чувствую облегчение.

— Все хорошо, малыш. Я думал, тебе будет интересно.

— Прости, — смущенно улыбаюсь.

Он проводит пальцами по моему лицу, осторожно касается губ.

— Тебе не нужно просить прощения, Кисточка. У нас много времени. Мы будем экспериментировать и найдем то, что тебе нравится. Пойдем поужинаем где-нибудь…

Как же я его люблю. До сих пор не могу поверить, что он со мной по-настоящему. Что мы расписались, что Эля теперь наша дочь, и не на словах, а по закону. Что он только мой.

Я подаюсь вперед и целую мужа, ведомая странным коктейлем из адреналина и желания. Он бурлит в крови, толкает на глупости. Я дрожу от прикосновений, и со стоном дергаю пряжку ремня на его брюках.

— Кисточка… ты же только что сказала, что не хочешь…

— Женщина сказала, женщина передумала, — бормочу, расстегивая платье. — Я тебя хочу.

Дважды Сереброву повторять не надо. Он подхватывает меня и сажает на стол. Цепи противно лязгают где-то за спиной. Муж покрывает поцелуями мою шею, стаскивает платье и втягивает в рот сосок, играя с ним языком. Я откидываюсь назад, закрывая глаза, и вот мне уже неважно, что вокруг. Антуражное логово маньяка, или собственная спальня, я просто хочу мужа, хочу здесь и сейчас.

Он непростительно долго возится с пряжкой ремня и презервативом, а затем медленно, будто дразня, проникает в меня. Свет угрожающе мигает, новый всплеск адреналина заставляет меня застонать. Я подаюсь торопливым движениям. Это не нежное и неторопливое занятие любовью, мне кажется, словно мы торопимся, боимся не успеть. Я чувствую, как с каждым мощным толчком приближаюсь к точке невозврата.

Откидываюсь на стол, вцепляясь пальцами в кандалы и кричу, когда пальцы мужа медленно, выматывающе, ласкают клитор. Контраст между резкими, немного грубыми, движениями члена внутри и осторожной лаской чувствительного бугорка, такой ошеломляющий, что я выгибаюсь, стиснув зубы, пытаясь не нарушить мрачную тишину своим криком.

Так всегда. Весь окружающий мир тускнеет и остается только один мужчина. И ощущения, которые он дарит.

— Я тебя люблю, — выдыхаю, когда он помогает подняться.

— Горько! Горько! — кричит кто-то.