Голем и джинн - Хелен Уэкер

* * *

— Мы говорили о том, как ты найдешь себе пару, — напомнил Джинн.

Фадва открыла глаза. Нет, не открыла, они по-прежнему были закрытыми. Она только что заснула у себя в шатре. Нет, ничего подобного, она вовсе не спит, и она в стеклянном дворце Джинна. Ей только снилось, что она спит.

Тягучая неразбериха в мыслях немного тревожила ее, но она постаралась о ней забыть. Она снова с Джинном. Что еще ей надо знать? Она сидит, откинувшись на подушки, и смотрит на него через низкий стол, как и в прошлый раз уставленный едой, которой хватило бы на неделю. Она откусила кусочек финика, запила чистой холодной водой. Он с улыбкой наблюдал за ней. Они не виделись несколько… дней? Недель? Она не была уверена. С недавних пор она стала часто терять счет времени. Как-то утром она отправилась доить коз и обнаружила, что ни у одной из них в вымени нет молока. Она побежала и рассказала об этом матери, а та проворчала, что девушка, похоже, сошла с ума и что коз она подоила уже несколько часов назад. Были и другие странные происшествия. Уголком глаз она даже среди дня замечала какие-то движущиеся тени. Лица менялись, когда она отворачивалась. Однажды у источника она набирала в кувшины последнюю воду, и вырезанная на стене богиня вдруг заговорила с ней, стала рассказывать истории о смешных людях, пытавшихся покорить ее пустыню. Они смеялись вместе, будто сестры. Но потом кто-то позвал ее по имени. Это был один из братьев отца. Мать, встревоженная ее долгим отсутствием, послала его найти девушку. Фадва повернулась к богине, чтобы попрощаться, но та опять стала молчаливой и неподвижной. Позже Фадва подслушала, как ее дядя шепотом рассказывал матери о том, что она сидела по пояс в мелкой воде и сама с собой смеялась. Мать велела ему ни слова не говорить об этом отцу.

Но сейчас все это не имело никакого значения: она была с Джинном, в полной безопасности, и купалась в лунном свете в его стеклянном дворце. Глаза ее были ясными, а тени тихо лежали у ее ног. Здесь с ней не могло случиться ничего плохого.

— Пару? — переспросила она. — Ты хочешь сказать, мужа? — Она вздохнула, жалея, что разговор зашел на эту тему, но не решаясь сменить ее. — Мой отец найдет мне мужа, уже скоро. У нас в племени есть мужчины, которые хотят жениться, и он выберет среди них.

— И как он будет выбирать?

— Выберет того, кто может предложить больше. Дело не только в выкупе. Он посмотрит, у кого клан сильнее, скота больше, положение в племени выше. Ну и конечно, послушает, что о нем говорят люди, добрый ли он человек.

— А симпатия, желание не играют вообще никакой роли?

— Может, женщины в сказках и способны позволить себе такую роскошь, — засмеялась она. — Вдобавок тетки рассказывали мне, что желание приходит позже.

— И все-таки ты боишься.

Она покраснела. Неужели он так легко читает ее мысли?

— Ну конечно. — Она старалась говорить спокойно и рассудительно, как взрослая. — Я ведь оставлю свою семью и свой дом и переселюсь в шатер к незнакомцу, стану служить его матери. Я знаю, что отец избаловал меня, и уверена — он никогда не отдаст меня за злого человека. Но да, я боюсь. Кто бы на моем месте не боялся?

— Тогда зачем вообще выходить замуж?

Его невежество в очередной раз изумило ее.

— Только больные и никчемные девушки не находят себе мужа. Девушка должна выйти замуж, чтобы не быть обузой для своей семьи. Наш клан слишком маленький, чтобы содержать незамужнюю дочь: надо ведь еще кормить детей и мои братья должны найти себе жен. Нет, мне надо выйти замуж, и уже скоро.

Он смотрел на нее с жалостью:

— Тяжелая у тебя жизнь, и выбора нет никакого.

— Но это и хорошая жизнь, — гордо возразила она. — У нас всегда есть что отпраздновать: свадьбу, или рождение ребенка, или хороший окот весной. Я не знаю другой жизни. А потом, — заключила она, — не могут же все жить в стеклянных дворцах.

Он приподнял бровь и усмехнулся:

— А ты бы хотела?

Он что, играет с ней? Лицо его было совершенно бесстрастным. Она улыбнулась в ответ:

— Господин, ваш дом прекрасен. Но я не знала бы, что мне делать в таком дворце.

— Ты могла бы просто ничего не делать.

Она рассмеялась переливчатым, совсем уже женским смехом:

— Это, наверное, будет пострашнее, чем любой муж.

Джинн тоже засмеялся и склонил перед ней голову, признавая поражение:

— Надеюсь, ты позволишь мне навещать тебя после того, как выйдешь замуж?

— Конечно. — Она была удивлена и тронута. — И можешь прийти на свадьбу, если захочешь.

Как забавно, подумала она. Настоящий джинн у нее на свадьбе, будто она султанша из сказки!

— А твоя семья не станет возражать?

— А мы им не скажем, — хихикнула она, и в его присутствии это вовсе не показалось нескромным.

Он тоже засмеялся, а потом откинулся на подушки и испытующе взглянул на нее:

— Свадьба. Мне бы и на самом деле хотелось ее увидеть. Фадва, ты покажешь мне, какой бывает свадьба?

— Показатьтебе?

Наверное, он хотел сказать «расскажешь». Она нахмурилась, не зная, что ответить. Но Джинн — а он уже почему-то сидел рядом с ней — протянул руку и легко погладил складку между ее бровями. И опять эта неожиданная теплота его кожи, опять этот странный жар в животе. «Покажи мне», — прошептал он. А она вдруг почувствовала страшную усталость. Наверное, он не станет возражать, если она свернется клубочком и немного поспит (чей-то голос внутри шептал: «Глупая девчонка, ты ведь уже спишь», но все это было не на самом деле, и она не стала слушать). Чувствовать его руку у себя на лбу было так приятно, что у нее не было сил сопротивляться, и она отдалась усталости, накрывшей ее с головой.

Фадва открыла глаза.

Она в шатре. В мужском шатре. Одна. Она опустила глаза. Ее руки и ступни выкрашены хной. На ней ее свадебное платье.

Она вспомнила, как мать и тетки одевали ее в женском шатре. Раскрашивали руки. Переговоры о размере выкупа, выставка ее приданого. Пение, танцы, пир. Потом процессия, и она, Фадва, во главе. А теперь она одна в шатре незнакомца, ждет. Снаружи до нее доносятся смех, барабанный бой, свадебные песни. Перед ней кровать, застланная шкурами и одеялами.

Теперь у нее за спиной появился мужчина.

Она повернулась лицом к нему. Стройный и изящный, он был одет, как бедуин, в черный свадебный наряд. Он протянул к ней сложенные ковшом руки, и в них лежало самое прекрасное ожерелье, которое она когда-нибудь видела: прихотливо переплетенная цепочка из золотых и серебряных звеньев и диски безупречно гладкого сине-белого стекла, все пронизанные золотыми нитями. Казалось, он взял свой дворец и превратил его в безделушку, чтобы она могла носить тот на шее. Она протянула руку и прикоснулась к ожерелью пальцем. Стеклянные диски тихо зазвенели.