Сын - Ю Несбе

– О чем ты думаешь, Марта?

Она почувствовала губы Андерса на волосах и мочке уха. Ей удалось улыбнуться, потому что ей хотелось рассмеяться. Рассмеяться, потому что она представила себе, как встает и рассказывает ему и всем остальным, что она представляет себе, как лежит в объятиях убийцы на солнышке на камне, а на них со стороны фьорда надвигаются грозовые тучи. Но это не значило, что она не любит Андерса. Она сказала «да». Она сказала «да», потому что любит его.

– Ты помнишь, как мы в первый раз увидели друг друга? – спросил Симон, поглаживая руку Эльсе, лежащую на одеяле.

Два других пациента в палате спали каждый за своей ширмой.

– Нет, – улыбнулась Эльсе, и он представил себе, как под повязкой сверкнули ее удивительно ясные и чистые глаза. – А ты помнишь. Все нормально, можешь еще раз мне рассказать.

Вместо того чтобы просто улыбнуться, Симон тихо засмеялся, но так, чтобы она слышала.

– Ты работала в цветочном магазине в Грёнланне. А я зашел купить цветы.

– Венок, – сказала она. – Тебе был нужен венок.

– Ты была такой красивой, что я постарался, чтобы наш разговор продлился дольше, чем надо. И это несмотря на то, что ты была очень молодой. Но за время нашего разговора я сам помолодел. И зашел на следующий день за розами.

– Ты хотел лилии.

– Конечно. Я хотел, чтобы ты думала, что они предназначены другу. Но в третий раз я купил розы.

– И в четвертый.

– В моей квартире было столько цветов, что я едва мог дышать.

– Они все были для тебя.

– Они все были для тебя. Я просто их хранил. И я пригласил тебя в ресторан. Я за всю жизнь так не боялся.

– Ты казался таким грустным, что я не смогла отказать.

– Этот трюк всегда срабатывает.

– Нет, – засмеялась она. – Ты действительно был грустным. Но я увидела твои печальные глаза. Прожитую жизнь. Знакомство с меланхолией. А против такого молодая женщина устоять не может, понимаешь ли.

– Ты всегда говорила, что тебя привлекли мое здоровое тело и способность слушать.

– Нет, я так не говорила! – Эльсе засмеялась еще громче, и Симон стал хохотать вместе с ней.

Он был рад, что она не может видеть его в этот момент.

– В первый раз ты купил венок, – тихо произнесла она. – И подписал карточку, посмотрел на нее, выбросил и написал другую. А после твоего ухода я вынула первую карточку из мусорного ведра и прочитала. На ней было написано: «Любви всей моей жизни». Именно поэтому у меня проснулся интерес.

– Да? А разве тебе не хотелось заполучить мужчину, который еще не встретил любовь всей своей жизни?

– Я хотела заполучить мужчину, который умеет любить, по-настоящему любить.

Он кивнул. За прошедшие годы они так часто рассказывали друг другу эти истории, что знали наизусть свои реплики, реакции и словно бы настоящее удивление. Однажды они поклялись рассказывать друг другу все, абсолютно все, и после того, как сделали это, как проверили друг друга на переносимость правды, эти истории стали крышей и стенами, поддерживающими их дом.

Она сжала его руку.

– А ты это умел, Симон. Ты умел любить.

– Потому что ты восстановила меня.

– Ты сам восстановился. Это ты бросил играть, а не я.

– Ты была моим лекарством, Эльсе. Без тебя…

Симон сделал вдох и понадеялся, что она не услышит, как он дрожит. Потому что он не мог заходить сегодня на эту территорию. Он не мог снова рассказывать историю своей игромании и долга, в выплату которого ему пришлось втянуть и ее. Он совершил непростительное, он заложил их дом за ее спиной. И проиграл. А она его простила. Не разозлилась, не съехала, оставив его жариться в собственном жиру, не выдвинула ультиматума. Она просто погладила его по щеке и сказала, что прощает. Он плакал, как ребенок, и в тот раз стыд выжег всего его изнутри: выжег жажду ощущать пульс жизни на границе между надеждой и страхом, где все поставлено на карту и может быть выиграно или проиграно, где мысль о катастрофическом решающем поражении почти – почти – настолько же возбуждает, как мысль о выигрыше. Это правда, он тогда остановился. Он больше никогда не играл, даже на пиво, и это его спасло. Спасло их. Как и то, что они рассказывали друг другу абсолютно все. Потому что осознание, что он обладает самодисциплиной и мужеством быть честным с другим человеком, что-то с ним сделало, подняло его как мужчину и как человека, да, и, может быть, подняло больше, чем если бы он был человеком, не подверженным никаким порокам. И возможно, поэтому полицейский в нем перестал считать всех преступников заведомо неисправимыми и, прямо противореча его огромному опыту, стал сторонником предоставления любому человеку еще одного шанса.

– Мы похожи на Чарли Чаплина и цветочницу, – сказала Эльсе. – Если прокрутить задом наперед.

Симон вздрогнул. Слепая цветочница приняла попрошайку за богатого господина. Симон не помнил, каким образом попрошайке удалось вернуть ей зрение, но помнил, что потом тот не решался признаться цветочнице, кто он на самом деле, – боялся, что, узнав правду, она не захочет с ним общаться. Но когда цветочница во всем разобралась, она не перестала его любить.

– Пойду разомнусь немного, – сказал он, вставая.

Других людей в коридоре не было. Симон какое-то время смотрел на табличку на стене с изображением перечеркнутого красной линией мобильного телефона, потом достал мобильный и отыскал в нем номер. Многие считают, что если послать электронное письмо с телефона, пользуясь адресом на «хотмейле», то полиция не сможет отследить номер телефона, с которого было отправлено это письмо. Ошибка. Номер вычислить легко. Казалось, что сердцу не хватает места в груди, что оно уже бьется о ключицы. Делать звонок не было никакой необходимости.

– Да?

Голос. Чужой, но тем не менее до странности знакомый, как эхо из далекого, нет, близкого прошлого. Сын. Симону пришлось пару раз кашлянуть, чтобы связки смогли издать звуки:

– Я должен встретиться с тобой, Сонни.

– Было бы здорово…

Здорово? И все же в его голосе не было иронии.

– …но я не долго пробуду здесь.

Здесь? В Осло, в стране? Или здесь, на земле?

– Что ты будешь делать? – спросил Симон.

– Думаю, ты знаешь.

– Ты найдешь и накажешь тех, кто стоял за всем этим. Тех, за кого ты отсидел. Тех, кто отнял жизнь у твоего отца. А потом ты найдешь крота.

– Времени у меня не много.