После бури. Книга вторая - Сегей Павлович Залыгин
Шрифт:
Интервал:
— Да, большая ошибка! – согласился Корнилов. – Я ее тоже допустил. А надо было нелегальщину очень внимательно читать, без нее никак нельзя понять современности!
— Какое там, – взмахнул рукой Бондарин, – я нелегальщину приравнивал к уголовщине! И, сами понимаете, разве я, профессор военной академии, мог о чем-то догадываться? Ну, хотя бы о том, что в России может быть гражданская война? Так я это все к чему? К тому, что те политэмигранты, ну, вот хотя бы и наш покойный товарищ Лазарев, они жили там, за границей, за свой страх и за свою совесть, у иностранных правительств не выпрашивали ни копейки. Перебивались как-то... А нынешние? Нынешние, те чуть на чужбину ступили и ну ругать Родину – и такая она, и сякая! Поругали – гоните им за это дело денежку, гоните, – они ведь уже служат чьему-то правительству! Нет, человек, родившийся на земле не только телом, но и душою, этого позволить себе не может. Другое дело – шавки приблудные... Вот, значит, Петр Николаевич, дорогой, – снова произнес Бондарин это слово «дорогой», хотя и приглушенным каким-то тоном, – вот какой был мой итог, Владивостоком называемый! Вы об этом ли меня спрашивали? Этим интересовались?
— Лирика! – сказал Корнилов. – Лирики много, Георгий Васильевич. А ежели кратко, без лирики – пожалели ли вы когда-нибудь о своем решении, предавшись большевикам? Вот о чем я вас спрашиваю. Или не хотите отвечать?
— Почему же! Только позвольте, дорогой, снова и вас поспрошать. Один вопрос. А то неловкость: вы спрашиваете, я отвечаю. Не чувствуете неловкости?
— Не чувствую.
— Ну все равно, скажите, а вы? Что бы вы сделали во Владивостоке? В октябре? В двадцать втором году?
— Я? Если бы не струсил, сделал бы точно так же, как и вы. Но у меня шансов ведь не было. Вы были белым генералом, но ведь белые же вас как-никак, а ругали: социалистический генерал! Вы человек известный, специалист и всем нужны, а я? Меня никто не ругал – ни белые, ни красные, потому и те и другие запросто могли... И мне действительно не надо было отступать до Владивостока, а раньше, гораздо раньше надо было сдаваться. И сыпнотифозная вошь эта знала лучше меня и укусила меня под Читой вовремя. Час в час.
— Но ведь армейский капитан, он ведь такого, генеральского, счета и вести не должен. Не имеет права. Особенно ежели он доброволец, – сказал Бондарин. – До-бро-во-лец...
Ничего другого не оставалось, как согласиться с Бондариным. Почему-то Корнилов вспомнил и такой эпизод: когда солдаты генерала Молчанова вступили во Владивосток, там как раз началась забастовка на заводах.
Солдат из бывших рабочих уральских заводов решено было использовать в качестве штрейкбрехеров, и вот они, потомственные мастеровые, встали к станкам. Встали, да и не отошли уже от них, и никто не смог посадить их на корабли, на которых Молчанов и его офицеры уходили из России.
Эпизод Корнилова и теперь очень тронул. Очень! Он задумался, вспоминая солдат своего немногочисленного батальона по фамилиям – одного, другого, третьего, кто бы из них остался во Владивостоке у заводских станков, а кто бы все-таки нет, однако же, продолжая разговор, он это трогательное чувство в себе приглушил. Он
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!