Исповедь пофигиста - Александр Тавровский

Хозяйствуют в мастерской батя с молодым сыном и два-три помощника в придачу. Хозяйский дом рядом, стена к стене, а над мастерской, на втором этаже, на окнах занавески, там тоже кто-то живет.

В крохотной конторке, где касса, можно выпить кофе или колу прямо из холодильника. На стене грамоты и сертификаты, что гешефт настоящий, по ремонту машин, а не старых утюгов.

Меня там уже давно знают, должны знать. Такой крутой клиент! Лучше немца. У меня то одно колесо выше другого, то спидометр показывает франкфуртское время, то боковое стекло западает. Но это единственное место в Германии, где я ничего не должен. Плачу сразу и наличкой. Почему-то…

Загнал машину на яму — меняйте! Пошел прогуляться вокруг мастерской. Когда — раз! — Костя: сидит себе прямо под окном конторки на корточках, в старой футболке, джинсах и тапочках на босу ногу. Костя совсем полысел и высох. Девочки его дососали, что ли? Обычно при встрече он махал руками и орал:

— Ты, бля, еще живой? Как дела на Родине-матери?

Ему что улица, что шпаркасса, что социаламт. Орал везде громко и только по-русски. Чтоб слышали все.

— Видишь: оглядываются. Не нравятся им ауслендеры. А дойчи в Тале все просят: познакомь да познакомь с русскими бабами. Хрен, говорю, они с вами пойдут, у вас кровь холодная и соленая, как у селедки.

Но сегодня Костя какой-то не такой, какой-то очень тихий и очень старый в свои-то пятьдесят три, как будто забыл надеть вставные зубы.

— Ты че тут делаешь в тапочках? — спрашиваю.

— Мы тут все живем, на втором этаже.

— А где твое красное «ауди»? Пропил?

— Продал.

— Продал? А девочки? Девочки не любят мальчиков без «ауди»!

— Обрежутся! Знаешь… у меня рак желудка.

— Ты шутишь!

— Мама мия! Шутки-шутки, да в желудке! Я им говорю: у меня что-то здесь грызет. А они мне: это межреберная невралгия. А теперь соединили кишки с горлом, чтоб не грызло. Я всех своих обзвонил, у меня, говорю, рак, пойдешь замуж за рака? Ни одной порядочной сволочи, всем некогда.

Ну что тут скажешь? Для меня человек с раком как святой. Чем утешить святого? Он, может, уже счастливее тебя. Но все равно, жаль. Какой самец был!

— Ты… не очень расстраивайся. Может, это еще и не рак. Вон у еврея Сидоркина в России инфаркт открыли, а здесь его на хрен послали вместе с русским инфарктом.

— А я и не расстраиваюсь. Ты меня знаешь. Счас приму свою дозу химии, если от нее не помру, куплю себе новую тачку. Телка ко мне с Украины хочет приехать. На хрен я ей такой сдался? А? Ухаживать, говорит, буду до самого конца. Смотри, говорю, тебе долго ухаживать придется, может, всю жизнь.

— А я, как ты, только сплю плохо. С возрастом кошмары снятся. Представляешь, меня бьют, а мне щекотно. Жуть! Недавно сплю и вижу: еду я по какому-то городу на своей «ифе», совсем не быстро еду, почти шагом. Впереди дядька какой-то с мальчишкой топает по тротуару. Я к ним подъезжаю, хочу мимо проехать. Вдруг пацан бросается прямо под колеса. Хрен знает, что он там увидел. Я по тормозам! Остановился мгновенно, но чувствую, что на чем-то стою. Ну, колесо на что-то наехало… и застряло. На бордюр, что ли? Выхожу, чтоб дать в лоб тому папаше. Зачем он детей под колеса подкидывает? А он стоит у колеса, зеленый, как гуманоид, и тычет пальцем под колесо. А под ним этот пацан лежит — готовый на ноль! У меня челюсть до пола! А батя его как-то тихо-тихо просит:

— Ты… съедь с него, дай забрать.

— Не могу, мужик, — шепчу, а сам трясусь, как наркоман. — Правда, не могу! Сейчас менты приедут… Засудят меня, если стронусь с места. Ты подожди немного. Будь человеком!

Может, это и не во сне было? А я просто забыл? А? Оттого и дурной такой по жизни? Как ты!

Бад Пюрмонт

1 февраля — 15 апреля 2000 года