Сговор остолопов - Джон Кеннеди Тул

— Ох, дорогой же ж мой, — вздохнул Дориан. — Вы когда-нибудь заткнетесь или нет?

— У меня все руки и правда в ржавчике, — захныкал Тимми. — Ну погодите — доберусь я до этих Билли с Раулем.

— Наша маленькая конвенция, кажется, проходит довольно непокорно, — заметил Игнациус о шуме буйного веселья, долетавшем до них из квартиры Дориана. — Очевидно, чувства, вызываемые вопросами повестки дня, поражают более чем один нервный ганглий.

— Ой, матушки, я лучше не буду на это смотреть, — сказал Дориан, толкая нараспашку застекленную пушинку своей французской провинциальной двери.

Внутри Игнациус увидел кишащую массу народа. Сигареты и бокалы для коктейлей дирижерскими палочками летали в воздухе, управляя симфонией болтовни, визга, пения и хохота. Из недр гигантского стереофонического фонографа сквозь назойливый шум толпы пробивался голос Джуди Гарланд. Небольшая группа молодых людей — единственная неподвижная композиция в зале — стояла перед ним, точно перед алтарем. «Божественно!» «Фантастика!» «Так человечно!» — говорили они о голосе, шедшем из их электрической скинии.

Его изжелта-небесный взгляд перебегал с этого ритуала на остальное пространство залы, где другие гости атаковали друг друга разговорами. Ткани в ёлочку, в полосочку, поярковые и кашемировые сливались в сплошные мазки, а руки и пальцы разрывали воздух разнообразием изящных жестов. Ногти, запонки, перстни на мизинцах, зубы, глаза — все сверкало. В центре одной кучки элегантных гостей ковбой с маленькой плеткой для верховой езды щелкнул ею кого-то из своих поклонников — в ответ раздались преувеличенные взвизги и довольное хихиканье. Посреди другой группы стоял какой-то оболтус в черной кожанке и, к немалому восторгу своих бесполых учеников, показывал захваты дзюдо. «Ох, научи меня такому тоже,» — завопил кто-то поблизости от борца, когда другого элегантного гостя скрутили в непристойную позицию, а затем швырнули на пол, и он приземлился под грохот запонок и другой разнообразной бижутерии.

— Я приглашал только самых лучших, — сообщил Дориан Игнациусу.

— Боже милостивый, — поперхнулся слюной Игнациус. — Я уже вижу: у нас будет много сложностей с привлечением консервативных деревенских избирателей из числа батраков-кальвинистов. Нам необходимо будет перестроить свой имидж в соответствии с линией, отличающейся от той, что я наблюдаю здесь.

Тимми, пожиравший глазами то, как быдловатый кожан крутит и бросает оземь нетерпеливых партнеров, вздохнул:

— Как весело.

Саму залу декораторы бы, вероятно, назвали суровой. Стены и высокие потолки были белыми, обстановка — скудной и состояла из нескольких предметов антикварной мебели. Единственным чувственным элементом убранства огромной залы были бархатные драпировки цвета шампанского, подвязанные белыми лентами. Двум или трем антикварным креслам, очевидно, было отдано предпочтение за причудливый внешний вид, а не за возможность сидеть на них, ибо они представляли собой скорее хрупкие предположения, намеки на мебель с подушками, едва способными разместить младенца. Не рассчитывалось, что человек в такой зале будет отдыхать, сидеть или даже как-то расслабляться — он должен был принимать позы, тем самым трансформируя себя в одушевленную меблировку, как можно лучше дополнявшую бы убранство.

Изучив означенный декор, Игнациус сказал Дориану:

— Единственный функциональный предмет здесь — вот этот фонограф, да и тот, по всей видимости, используется не по назначению. В этой зале нет души. — И он громко фыркнул, отчасти — по поводу залы, отчасти — по поводу того факта, что никто из собравшихся его не заметил, хотя с обстановкой он сочетался так же эффекно, как какая-нибудь неоновая вывеска. Митингующих, казалось, больше всего в этот вечер заботят их личные судьбы, а вовсе не судьба мира. — Я замечаю, что никто в этом побеленном склепе на нас даже не взглянул. Никто даже не удостоил кивком хозяина, чьи напитки они потребляют и чей круглогодично кондиционированный воздух отягощают своими всепобеждающими одеколонами. Я скорее чувствую себя наблюдателем на кошачьих боях.

— Вы о них не беспокойтесь. Они просто уже много месяцев смерть как хотят хорошую вечеринку. Пойдемте. Вы должны посмотреть одно мое украшение. — Он подвел Игнациуса к каминной полке и показал ему вазочку-бутон, в которой стояли красная, белая и голубая розы. — Правда же клёво? Гораздо лучше, чем все эти безвкусные ленты из жеваной бумаги. Бумаги-то я купил, но что бы с нею ни делал — все не так.

— Это растительный аборт, — раздраженно заметил Игнациус и постучал по вазочке абордажной саблей. — Крашенные цветы — неестественны и извращенны, а также, я подозреваю, — непристойны. Ясно одно — хлопот мне со всеми вами не избежать.

— Ох, разговоры, разговоры, одни разговоры, — простонал Дориан. — Тогда пойдемте в кухню. Я хочу вас познакомить с дамским вспомогательным корпусом.

— Правда? Дамский корпус? — алчно поинтересовался Игнациус. — Что ж, я должен сделать комплимент вашей предусмотрительности.

Они вошли в кухню, где, за исключением пары молодых людей, о чем-то жарко споривших в углу, все было тихо. За столом сидели три женщины: они отхлебывали их пивных банок. Игнациуса они рассмотрели недвусмысленно. Та, что мяла в руке пустую банку, перестала и швырнула тару в кадку с растением, стоявшую рядом с кухонной раковиной.

— Девочки, — произнес Дориан. Три пивные девочки сипло заулюлюкали, точно в Бронксе. — Это Игнациус Райлли, он новенький.

— Давай сюда, Жирный, — сказала девочка, крушившая банку. Она схватила Игнациуса за лапу и сжала ее так, точно она тоже могла послужить материалом для уничтожения.

— О, мой Бог! — взревел Игнациус.

— Это Фрида, — объяснил Дориан. — А это — Бетти и Лиз.

— Здравствуйте, — вымолвил Игнациус, засовывая руки поглубже в карманы халата, чтобы предотвратить дальнейшие рукопожатия. — Я уверен, что вы станете бесценными помощницами в нашем деле.

— Где ты его подобрал? — спросила у Дориана Фрида. Две ее спутницы тем временем изучали Игнациуса, то и дело пихая друг друга локтями.

— Нас с мистером Грином познакомила моя мать, — величественно пояснил за Дориана Игнациус.

— Да что вы? — ответила Фрида. — Ваша мать, должно быть, — очень интересный человек.

— Едва ли, — процедил Игнациус.

— Так давай, цапай себе пиво, Пузо, — сказала Фрида. — Лучше б оно в бутылках было. Тут вот Бетти может их зубами открывать. Зубы у нее — как железные клещи. — Бетти изобразила рукой непристойную фигуру. — А очень скоро их все ей вобьют прямо в ебаную глотку.

Бетти попала во Фриду пустой банкой.

— Допросилась, — сказала Фрида и подняла над головой кухонную табуретку.

— А ну хватит, — рявкнул Дориан. — Если не умеете себя вести, убирайтесь прямо сейчас.

— Лично нам, — сказала Лиз, — уже очень скучно рассиживать на этой кухне.

— Ага-а, — заорала Бетти. Она схватилась за перекладину того табурета, которым замахивалась Фрида, и они стали бороться за обладание им. — Чего это ради мы должны тут сидеть?