Гибель Высоцкого. Правда и домыслы - Борис Кудрявов

Но это, как говорится, финал. А перед этим была небольшая история.

Разговор ведем в коридоре. Видны двери в ванную, туалет. И вдруг вижу, как по коридору из одних дверей в другие перебегает Марина Влади. Полураздетая. С каким-то полотенчиком на шее. Увидела меня, застеснялась, потупилась так робко, чисто по-женски. И быстренько так скрылась. Я чуть напрягся. Такая случилась жизненная зарисовка. И Высоцкий спиной почувствовал, что гость видит что-то такое, что его смутило. Он так краем глаза покосился назад. Взял меня под локоток и с легкой улыбочкой произнес: «Ну, бывает…» И тогда я понял, что сможем найти контакт, нормально общаться. Пикантный эпизод нас как бы примирил.

Заходим в гостиную. Помню какие-то большие двери со стеклами. Посередине комнаты стоял стол. И больше ничего вокруг. Но что меня поразило — у одной из стен, как пульт управления каким-то небывалым космическим кораблем, мощнейший музыкальный центр! Ну просто какой-то фантастический! В полстены! Думаю, по тем временам в Союзе такого ни у кого и не было.

Так вот, в ту нашу встречу произошел казус. Владимир Семенович предлагает присесть на пуфик такой высоковатый типа табуретки. Глазами на него показывает.

И тут во мне взыграло любопытство. Я прекрасно знал, что если сядешь не по центру такого «стульчика», да если еще и ноги отпустишь, то запросто можно свалиться. Ну, думаю, уж не специально ли Высоцкий захотел усадить участкового на такой неустойчивый предмет? Владимир на меня оценивающе так посматривает. И ставит пуфик передо мной. Я очень аккуратно присел. Высоцкий цокнул языком, повернулся и ушел. Мол, посиди, посиди, я скоро вернусь. С этого пуфика я слетел моментально. Стал искать глазами, куда бы можно сесть.

Смотрю, рядом с дверью стоит шикарное, мощное кресло. Вот повезло-то, думаю. И сел в него. Но лучше бы мне этого не делать…

Все тело сразу же окунулось в какую-то непонятную субстанцию. Формы кресла были обманчивыми. Человек в них как бы тонул. Потом еще меня подняло как на какой-то пружине вверх. Замануха, короче, а не кресло.

Представьте себе, капитан милиции болтается в каком-то чудном кресле в квартире у Высоцкого. И смех, и грех, как говорится. Что делать? Стал освобождаться. Каким-то образом раскачал это кресло, оторвался от него, встал на ноги. Как понял потом, самостоятельно из такого чудища человеку выбраться практически невозможно. Оно было резиновым.

…Возвращается Высоцкий. Думаю, он специально выждал какое-то время, чтобы удостовериться, смогу ли я выкарабкаться из сложного положения. Приходит. Раз глазами в сторону кресла. Сразу все оценил. Понял к тому же, что я тоже не лыком шит. Без посторонней помощи из такого кресла выбраться мог только хорошо подготовленный человек, спортсмен. В общем, оценил меня Владимир Семеныч. Только и сказал: «Ну, капитан, ты даешь!» Про себя я отметил, что мое поведение ему понравилось. И стали общаться. Ровно, будто бы по-соседски.

— Высоцкий оказался для вас человеком-загадкой?

— Нет. Все про него понял при первых встречах. Он ведь был обнажен передо мной. Понял я, что человек этот очень разным может быть. Колебательный контур его поведения, если так можно сказать, был очень велик. Чувствовалось по глазам, словам, поступкам. Как-то в одном из разговоров он намекнул, мол, хотел бы написать песню о нас, об участковых. Ну, посмеялись…

Так несколько раз еще общались, случайно встречаясь на улице. В итоге отношения между нами сложились достаточно легкие, вполне приятные. Хотя иронические подколки при этом не исключались.

И вот наступил 1980 год…

Вот тут-то вплотную и столкнулся с окружением Высоцкого. Помните, я говорил, что ровно и достаточно спокойно относился и к нему самому, и к его творчеству. Так вот, после смерти Высоцкого ловлю себя на мысли, может быть, и не совсем хорошей, что мне стало жалко этого человека. Открытие, прямо скажу, не из приятных. Жалко… как раз из-за того, что он окружал себя такими людьми, друзьями. Я бы все же поставил слово друзья в кавычки. Почему? Надеюсь, поймете.

Да, год летних Олимпийских игр. Москва практически обезлюдела. Известие о смерти Высоцкого пришло неожиданно — будто гром среди ясного неба. В то время я находился на соседнем объекте, общежитии Московской консерватории, как раз рядом с домом Высоцкого. Часов в 12 дня 25 июля поступает информация, что он умер. Мне указание от начальства — обеспечивать общественный порядок у дома. И все. Просто нужно стоять во дворе и наблюдать за обстановкой вокруг. Естественно, видел, кто приезжал, на каких автомобилях и т. д. Прекрасно понимал, что на автомобилях с крутыми номерами приезжали чиновники из КГБ и МВД. Кто конкретно, не отслеживал. Потому что осознавал: эта смерть меня вряд ли коснется напрямую. Наверняка, думал я, будут работать специалисты рангом повыше. И возможно, даже из других ведомств. Ошибался.

Признаюсь, был крайне удивлен и озадачен, когда почти через месяц, может быть, недели через три, уже после закрытия Олимпиады, мне на стол легли документы о факте смерти Владимира Высоцкого. Почему через месяц, не могу знать. Значит, где-то они находились на рассмотрении. Возможно, со сроками могу и ошибаться. Весь материал представлял собой рапорт инспектора уголовного розыска и протокол осмотра трупа.

— Вот тебе, товарищ капитан, месячный срок. Проверяй и доводи до конца, — сказал начальник отделения милиции.

Я стал внимательно знакомиться с делом.

Оказалось, в морг труп не возили, вскрытие не производилось. Свидетельства о смерти тоже нет. Почему?

Не хватало материала для принятия какого-то решения. Кроме двух бумажек — ничего! Мы не могли даже взять копию свидетельства о смерти Высоцкого в загсе. Уголовного дела ведь не было. Само свидетельство о смерти на руках у родственников. И если бы тело покойного не осматривалось, все так и спустили на тормозах. Отказ в возбуждении уголовного дела. И все?

Картина случившегося не складывалась. Так вот, решил провести самостоятельное расследование. Хотя по срокам, которые выдвинуло руководство, ну никак не получалось. Сильно тревожили меня упоминания в рапорте участкового о странных следах на запястьях и на ногах тела покойного.

Что я должен был делать в первую очередь, к кому обратиться? Конечно, к родственникам. Звоню матери Высоцкого. Приношу ей соболезнования. Но Нина Максимовна наотрез отказалась вступать со мной в беседу. Просто наотрез. Тогда пошел к ней на квартиру. И после ее отказа общаться вынужден был сказать: «Вы что, не хотите узнать правду о смерти вашего сына?!» Она посмотрела на меня как-то отстраненно, но в разговор вступать так и не стала. «Не чета, мол, тебе, капитан, люди меня опрашивали. Полковники из КГБ! Никто с тобой разговаривать не будет», — прямо заявила она. Неприятно такое слушать. Но что поделать?.. Служба у меня такая.

По моим сведениям, именно мать Высоцкого после его смерти запретила вскрытие тела. Это, конечно, внутреннее дело семьи… Но почему развивалось все таким странным образом, стало понятно чуть позже.

От Нины Максимовны все же удалось узнать, что в шесть часов утра 25 июля часа два ее опрашивали люди из Комитета. Только потом в квартиру вошли какие-то сотрудники МВД. Тоже с ней долго беседовали. И только часов в 11.00 туда допустили инспектора уголовного розыска из 88-го отделения милиции для осмотра и описания трупа.