При реках Вавилонских - Нельсон Демилль

– Это хорошее место. С хорошей землей.

Как, черт возьми, перекинуть мост через два тысячелетия истории? Не только сам еврейский язык уже стал другим, но и все понятия и ценности разошлись полярно.

– Здесь вас постоянно подстерегает опасность.

Имеет ли он право обещать им возвращение в Иерусалим? А если они согласятся, сумеет ли он все организовать? И все-таки Добкин продолжал свою речь:

– Вы слишком долго живете в Вавилоне. Пора возвращаться домой.

Он должен проявить настойчивость. Они ведь словно дети и сами не понимают, что именно в Израиле им будет хорошо. Генерал не мог видеть, что евреи живут в подчинении, почти в неволе. Иногда Добкин, путешествуя, встречался в некоторых странах со своими соплеменниками, терпящими унижение. Тогда ему непременно хотелось крикнуть: «Возвращайтесь домой, идиоты! Возвращайтесь домой и поднимите голову! Там, на родине, сейчас ваше место. Мы купили его своей кровью».

Он еще сильнее сжал руку старого раввина:

– Вернитесь домой.

Шер-яшуб положил свободную руку на плечо Добкину.

– Уважаемый, – начал он, – ты пришел сюда, чтобы вызволить нас из плена? Или тебе предназначено оказаться невольным орудием нашей гибели? Подожди, не перебивай. Дай мне закончить. В Книге Книг сказано: «Тогда поднялся глава отцов и священники, и жрецы со всеми теми, чей дух поднял Бог, чтобы пойти и построить дом Господа, который есть Иерусалим». Но Бог не возвысил дух моих предков, и они остались здесь. Так позволь мне сказать тебе вот что, Бенджамин. Когда этот священный дом вернувшихся изгнанников, Второй Храм, тоже оказался разрушенным, а его жители рассеялись и разошлись по всему миру, именно евреи Вавилона поддерживали огонь в светильнике знания. Именно Вавилон, а не Иерусалим, стал первым городом еврейской учености и культуры в то время. Израиль всегда будет нуждаться в своих изгнанниках, Бенджамин, чтобы оставалась на земле уверенность в том, что есть кто-то, кто выполнит Закон и вернется в Иерусалим, окажись он разрушенным еще раз.

Он улыбнулся, и его смуглое даже в лунном свете лицо покрылось сеточкой мелких морщинок:

– Надеюсь, что дух Господа подвигнет тебя когда-нибудь на строительство Третьего Храма. И если ты это сделаешь, то помни: даже если Иерусалим падет снова, то всегда найдутся евреи Диаспоры и мы, те, кто живет в неволе, чтобы явиться и построить Четвертый.

Он сжал руку и плечо Добкина и легонько подтолкнул его вперед.

– Иди, Бенджамин. Иди и закончи свое дело. И тогда, когда все будет в порядке, мы, может быть, вновь поговорим об Иерусалиме.

Добкин быстро повернулся и энергично зашагал к краю косы. Оглянулся через плечо и помахал освещенным лунным светом, закутанным в длинные одежды неподвижным фигурам. Чувство нереальности происходящего вновь, уже не впервые, охватило его. Пейзажи, звуки и особенно запахи этих мест мешали спокойно и трезво рассуждать, думать так, как подобает военному человеку в двадцатом веке.

Добкин посмотрел в воду Евфрата. Там его ждало странное суденышко под названием «гуфа». Оно представляло собой всего лишь круглую плетеную корзину, обмазанную знаменитым вавилонским битумом. Выглядела она так, словно ее только что вымазали илом. Ей могло быть и несколько дней от роду, и несколько тысячелетий. Добкин погрузился в нее, и гуфа осела почти до краев. Молодой человек по имени Шислон прыгнул за ним следом, нимало не смущаясь тем фактом, что для него в лодке оставалось лишь несколько сантиметров свободного пространства. Гуфа опасно накренилась, но вскоре выпрямилась, оставив над поверхностью воды десять сантиметров борта со стороны Шислона и пять со стороны Добкина. Парень взял длинный шест, отвязал веревку и оттолкнулся от берега.

Добкин быстро догадался, что гуфу не использовали, когда Евфрат был таким полноводным и быстрым, как сейчас. А через несколько минут его догадка нашла свое подтверждение, поскольку как бы Шислон ни наклонялся, шест не доставал до дна реки. Парень посмотрел на Добкина и улыбнулся.

Гуфа набирала скорость. Добкин знал, что им необходимо причалить к берегу в двух километрах ниже по течению, иначе они пропустят Вавилон и ему придется возвращаться пешком по берегу. А для этого генерал не чувствовал в себе достаточных сил. Он улыбнулся в ответ молодому человеку, который старался выглядеть очень спокойным, но на самом деле явно был испуган и не мог скрыть этого.

Еще одним вариантом, на который рассчитывал Добкин, было оказаться в Хиллахе. Там он мог найти поддержку. Можно бы отправиться прямиком в гарнизон Хиллаха и объяснить ситуацию. Они позвонят в Багдад. Но гарнизон Хиллаха и местные власти и без того должны знать, что в Вавилоне что-то происходит. Тогда почему же они не пытаются ничего выяснить?

Он задумался. Евреи не привыкли надеяться на то, что кто-то из внешнего мира окажет им помощь или проявит милосердие. Они всегда подозревают предательство и часто оказываются правы в своих подозрениях. Нет, в Хиллах идти не следует. Нужно найти гостиницу или музей, добраться до телефона и позвонить в Израиль. Только оттуда можно ожидать помощи. Только там живут люди, которым не все равно, выживут ли или погибнут их соотечественники здесь, в Вавилоне. Для них это действительно важно.

Шержи дул над водой, и отсутствие песчаной бури возмещалось его скоростью и силой. Гуфа прыгала, качалась и кренилась, и вода то и дело перехлестывала через борт. Круглое утлое суденышко постоянно вращалось, и Добкин начал ощущать подступающую дурноту. В паху не проходила боль, бедро горело. Он склонился через борт, и вся его еда, состоявшая из горячего лимонного чая и рыбы под названием «масгуф», оказалась в воде.

После этого генерал почувствовал себя немного лучше и, прислонившись к борту, сполоснул лицо. Добкин разглядел на дальнем берегу несколько огней и показал на них рукой.

– Квейриш, – произнес парень.

Сейчас уже Добкин не сомневался, что его капитана очень волнует погода. Люди с Запада всегда безотчетно доверяют местным проводникам, но на самом деле правда состоит в том, что коренные жители делают редко или не делают вовсе те вещи, которые путешественники считают обычной для них процедурой. Несомненно, Шислону еще ни разу в жизни не доводилось пересекать Евфрат во время половодья ночью, когда дует шержи.

Добкин попытался рассмотреть что-то на обоих берегах. На восточном огромные массы песка закрыли саваном землю и луну. Он знал, что для его товарищей на холме это сулит начало последнего акта еще до захода луны.

Ниже Квейриша река изгибалась, и гуфа понеслась еще быстрее. Суденышко оказалось в плену все ускоряющегося течения в узком русле. Шислон не оставлял попыток нащупать шестом дно и однажды едва не опрокинул лодку, которую поток готовился с жадностью сожрать.

Добкин пытался оценить траекторию движения, с тем чтобы угадать, когда наконец их маршрут пересечется с линией берега. Впереди он видел поворот русла на запад, и если они не перевернутся раньше, то, возможно, сумеют именно там высадиться на берег. Тогда они окажутся у южной стены города, и генералу ничего не останется, как пешком пройти примерно два километра до Ворот богини Иштар и гостиницы. Он пытался решить, что же будет делать, если все получится именно так.