Пушкин и его современники - Юрий Тынянов

* Вейсс. Основания или существенные правила философии, политики и нравственности, стр. 120-121.

** Там же, стр. 123.

В статье о страстях прославлен, таким образом, энтузиазм и "сильные страсти". Если вспомнить, что Кюхельбекер в теории высокой поэзии - вслед за Лонгином и Батте - объявляет энтузиазм, восторг главной действующей творческой силой поэзии, станут ясны точки соприкосновения литературной теории Грибоедова и Кюхельбекера 20-х годов с "гражданскою" теорией. Вызывало ли на размышления и споры описание "общих страстей" или характеристика "частных страстей" (любви, лености), апология страстей у Вейсса, разумеется, запомнилась Пушкину.

Между тем конец XVI строфы посвящен литературным спорам Ленского и Онегина:

Поэт в жару своих суждений

Читал, забывшись, между тем,

Отрывки северных поэм,

И снисходительный Евгений,

Хоть их не много понимал,

Прилежно юноше внимал.

Что такое "северные поэмы", которых не понимал Онегин?

Ответ мы найдем опять-таки в лицейских спорах об эпосе; вспомним, что еще в лицее Кюхельбекер изучает особо внимательно Камоэнса, Мильтона (по учебникам), Мессиаду в оригинале, что у него есть следы знакомства с Шапеленом и раннего изучения Шихматова.

Один из первых эпических опытов, написанных в легком роде conte "Бову" 1815 г., Пушкин начинает с полемического вступления, направленного именно против старых эпиков и против попыток их воскрешения:

Часто, часто я беседовал

С болтуном страны Эллинския,

И не смел осиплым голосом

С Шапеленом и с Рифматовым

Воспевать героев севера.

Несравненного Виргилия

Я читал и перечитывал,

Не стараясь подражать ему

В нежных чувствах и гармонии.

Разбирал я немца Клопштока

И не мог понять премудрого;

Не хотел я воспевать, как он;

Я хочу, чтоб меня поняли

Все, от мала до великого.

За Мильтоном и Камоэнсом

Опасался я без крыл парить:

Не дерзал в стихах бессмысленных

Херувимов жарить пушками... И т. д.

Верный взглядам Буало, Вольтера и Лагарпа на "высокие, но варварские" поэмы, Пушкин уже в лицее выработал основную номенклатуру и основные возражения против старых эпиков; северные поэмы - это поэмы, в которых воспеваются северные герои, поэмы Шапелена, Шихматова ("La pucelle", "Петр Великий"); а затем - поэмы северных поэтов - эпос Мильтона, Клопштока. Обвинение в "бессмысленности", непонятности, в недоступности языка высокого эпоса остались те же.

И здесь Ленский в поэме ведет беседы с Онегиным на острые темы бесед Кюхельбекера с Пушкиным.

После IX строфы следовали четыре строфы, посвященные "певцам слепого наслажденья". Быть может, они вычеркнуты, потому что и противоположное направление представлено в темах того же жанра - элегии. Элегические темы Ленского (за исключением темы "священных друзей") тоже не таковы, чтобы на них склонил свой взгляд

...праведник изнеможденный,

На казнь неправдой осужденный... [39]

Но это объясняется тем, что в 1823 г. для Пушкина еще был жив облик Кюхельбекера-элегика; еще только шел разговор о новом "грибоедовском" направлении поэзии, казавшемся старым друзьям скоропреходящим увлечением. Разговор шел не о враждебных жанрах - они еще не выяснились, - а о самом направлении поэзии. Ленский - элегик и остается им на всем протяжении поэмы. В IV главе он даже дает повод к прямой защите элегия, прямой полемике против статьи Кюхельбекера 1824 г. "О направлении поэзии" (строфы XXXII-XXXIII):

Но тише! Слышишь? Критик строгий

Повелевает сбросить нам

Элегии венок убогий...

В следующей строфе XXXIV, впрочем, иронически указывается:

Поклонник славы и свободы, В волненьи бурных дум своих, Владимир и писал бы оды, Да Ольга не читала их.

Мне приходилось отмечать, [40] что в "стихах Ленского" нашло пародическое отражение несколько явлений одного круга, что здесь и воспоминание о двух стихах Рылеева ("Богдан Хмельницкий"), особо запомнившихся ему:

Куда лишь в полдень проникал,

Скользя по водам, луч денницы [41]

(сравнить:

Блеснет заутра луч денницы

И заиграет яркий день;),

что припомнилось здесь и послание Кюхельбекера по поводу "Кавказского пленника":

И не далек быть может час,

Когда при черном входе гроба

Иссякнет нашей жизни ключ,

Когда погаснет свет денницы,

Крылатый бледный блеск зарницы,

В осеннем небе хладный луч.

Кстати, это послание, полученное Пушкиным во время написания I главы, при всей иронии адресата отразилось еще и на строфе XLV главы I "Евгения Онегина":

Страстей игру мы знали оба; Томила жизнь обоих нас; В обоих сердца жар угас; Обоих ожидала злоба Слепой Фортуны и людей.

Сравнить "Послание" Кюхельбекера, обращение к Пушкину: Одной постигнуты судьбою, Мы оба бросили тот свет Где мы равно терзались оба, Где клевета, любовь и злоба Разлучили обоих нас...

Есть общее со "стихами Ленского" также и в стихотворении Кюхельбекера "Пробуждение" ("Соревнователь просвещения и благотворения", 1820, № 2, стр. 197):

...Что несешь мне, день грядущий?

Отцвели мои цветы;

Слышу голое вас зовущий,

Вас, души моей мечты!

...Но не ты ль, любовь святая,

Мне хранителем дана!

Так лети ж, мечта златая,

Увядай, моя весна!

12

В Ленском не только затронут круг литературных вопросов. В чертах геpоя, в главном сюжетном пункте, катастрофе - дуэли - можно проследить конкретные черты: а главное - в романе отчетливо указан путь, по которому должен был пойти высокий поэт. Из конкретных черт можно указать фразу Ленского:

- Я модный свет ваш ненавижу;

Милее мне домашний круг...

В ряде ранних стихотворений Кюхельбекера ("К домоседу", "Как счастлив ты, мой юный, милый друг" [42] и др.) - нападки на "свет" и противопоставление ему тихого сельского уединения. Такова и обширная выписка из Вейсса в "Словаре" - "Картина многих семейств большого света".

Сюжетная катастрофа - дуэль, - как известно. вызвала упреки современной критики в немотивированности; ср. "Московский вестник": "Вызов Ленского называют несообразностью. Il n'est pas du tout motivй, * все кричат в один голос. Взбалмошный Онегин, на месте Ленского, мог вызвать своего противника на дуэль, а Ленский - никак" ("Московский вестник", 1828, ч. VII, № 4). То же - во враждебной критике "Атенея". [43]