Рыцарь - Джин Вулф

– Есть! – проворчал Гильф, и мне послышалось, будто кто-то повторил эхом: «Есть…»

Я осмотрелся по сторонам, но никого не увидел.

Я уложил поленья и растопку в очаг, высек огнивом искру из кремня, и скоро огонь полыхал вовсю. У нас осталось немного мяса зубра. Я вытащил все из сумки и положил на каменную плиту перед очагом.

– Бери, сколько хочешь, – сказал я Гильфу, – только оставь мне пару кусков.

Потом я снова вышел под дождь, чтобы срезать ветку под вертел.

Наверное, на возню с веткой у меня ушло не много времени, но, когда я стоял под дождем, дрожа от холода и думая о горящем очаге, минуты казались мне часами. Наконец я срезал ветку и бегом бросился обратно в дом. Мне послышались там чьи-то голоса, которые стихли, едва я переступил через порог.

Два куска мяса из выложенных мной на каменную плиту исчезли. Я насадил остальные на вертел и стал держать над огнем, пытаясь одновременно обсохнуть и согреться. Гильф подошел ко мне и лег на пол.

– С кем ты разговаривал? – спросил я.

Он помотал головой, встал, отошел в сухой угол и улегся там.

– Знаешь, – сказал я, – иногда мне хочется, чтобы ты был обычным псом, не умеющим разговаривать. Тогда твое молчание не злило бы меня, как сейчас. Ты знаешь, что в доме кто-то есть, и я тоже знаю. Только ты не желаешь мне говорить.

Гильф ничего не сказал. Я бы удивился, если бы он ответил.

Когда мясо почти дожарилось, я сказал:

– Я знаю, что мы здесь не одни. Я рыцарь и привык держать свое слово. Кто бы ты ни был, я не собираюсь причинять тебе зла. Если ты хочешь вкусный кусок жареного мяса, просто выйди и поздоровайся, и я угощу тебя.

Никакого ответа.

Я обвел внимательным взглядом комнату, теперь хорошо освещенную полыхавшим в очаге огнем. Мы с Гильфом находились в ней одни, и там не было никакой мебели, никаких предметов, за которыми можно было бы спрятаться.

Я откусил кусок мяса, прожевал, проглотил, а потом еще раз осмотрелся и задумался. На тропе мы никого не видели. Я высунул голову в маленькое окошко и огляделся по сторонам. Тоже никого. Темный коридор вел в крохотную каморку. Там стояла полуразвалившаяся кровать с металлической сеткой, заваленная грязным тряпьем.

– Если бы здесь никого не было, – громко сказал я, – мой пес разговаривал бы со мной. Но раз тебе угодно прятаться, я не собираюсь искать тебя. Я собираюсь поесть и высушить свою одежду. Ты не возражаешь? Как только дождь прекратится, мы уйдем. У нас нет никаких недобрых намерений.

Ответа не последовало, но Гильф подошел к двери и завилял хвостом, давая мне понять, что хотел бы уйти сейчас же.

– Ты же не привязан, верно? – сказал я. – Если хочешь уйти, я не стану тебя удерживать.

Он вернулся обратно в свой угол.

– Ты чувствуешь опасность? – спросил я.

Пес закрыл глаза.

– Да ну тебя. – Я насадил на вертел последний кусок мяса. – Ты не хочешь со мной разговаривать? Ладно, я тоже не буду разговаривать с тобой.

Мясо уже почти прожарилось, когда я услышал тихий шепот:

– Пожалуйста…

Я огляделся по сторонам.

– Если хочешь есть, иди и поешь. – (Ты всегда говорил так, когда подавал на стол, помнишь?)

– Пожалуйста…

На сей раз я понял, откуда доносится шепот. Все-таки в задней комнатушке кто-то был. Я отнес туда мясо.

– Ты настолько плох, что не передвигаешь ноги?

Ответа не последовало, но куча тряпья на кровати зашевелилась. Я вытянул вперед вертел, и внезапно меня охватил такой ужас, какого я не испытывал никогда в жизни.

– Я… благодарю вас… Вы… вы очень добры к старой женщине.

Сейчас я скажу нечто такое, чему ты не поверишь. То говорил дождь. Слова рождались из дробного стука капель. И я расслышал:

– Ее благословение… всегда и везде…

Я присел на корточки у кровати и подумал, что бояться нечего: на самом деле здесь есть кто-то, наверняка есть кто-то, кто нуждается в помощи.

– Я… благословляю. Проклинаю.

– Ничего, если я сам сниму тебе с вертела кусок мяса? – спросил я.

– Не умираю…

Я счел последние слова за утвердительный ответ и стянул с вертела кусочек мяса.

В ворохе тряпья открылся рот – вернее, просто черная щель. Я положил туда кусок мяса. Потом из-под тряпья выкатилась голова. Одна голова, без тела. Она подкатилась к дыре в металлической сетке и упала на пол, выронив изо рта кусок мяса.

Я никогда не забуду этой картины. Хотел бы забыть. Я пытался, но не смог. Она навсегда врезалась мне в память.

Чтобы поднять голову с пола, мне пришлось совершить над собой невероятное усилие – такого ужаса я не испытывал никогда в жизни, или почти никогда. Сухая кожа на ощупь напоминала старую ломкую бумагу, но не пыльную. Я отнес голову обратно в комнату, показал Гильфу и при свете горящего очага сам смог рассмотреть ее получше. На ней еще оставались клочья грязных седых волос, но вместо глаз чернели дыры.

– Она разговаривала и со мной тоже, – сказал я. – Однако вряд ли она заговорит снова. Когда я положил ей в рот кусок мяса, она поняла, что давно умерла, – во всяком случае, мне так кажется. Таким образом, мы с тобой здесь одни, и ты можешь говорить.

Я действительно думал, что он хочет заговорить. Потому и сказал это. Но Гильф просто встал и вышел за дверь, под дождь.

Я хотел бросить голову в огонь. Вообще-то я с самого начала собирался сделать это, но не сделал. Я положил ее на каменную плиту перед очагом и подошел к двери с намерением вымыть руки под дождем, но почему-то не остановился на пороге, а пошел вслед за Гильфом.

Незадолго до рассвета дождь наконец прекратился. Я снял мокрую одежду и крепко выжал. Она здорово загрязнилась за время путешествия, но дождь смыл с нее всю грязь и с меня тоже.

– Мое оружие заржавеет, – сказал я Гильфу, – но здесь я ничего не могу поделать. Я ототру песком всю ржавчину, коли мы найдем песок. А масло предохранит металл от дальнейшего ржавления. Масло или жир, если нам удастся найти первое или второе. – Я дрожал от холода.

– Костер? – Впервые за долгое время Гильф подал голос.

– Если найду достаточно сухие ветки, чтобы они загорелись. Я поищу.

– Я поохочусь, – сказал Гильф.

– Давай, – сказал я, – только заодно ищи дорогу.

Он двинулся прочь, но тут меня осенило.

– Постой. Ты ведь разговаривал не с мертвой старухой, верно? Поскольку в таком случае ты сказал бы мне, когда я принес голову. Тогда с кем ты разговаривал?