Его Искушение - Анна Гур

Смотрит многозначительно.

— Твое дитя — кровный наследник Ивана Каца. Ты должна быть сильной ради него…

Цукерберг замолкает.

Сейчас в эту секунду боль, что пульсирует во всем теле, отпускает.

Сильные объятия, горячие поцелуи и слова Ивана как наяву:

Полюбил тебя. Все сделаю для вас с сыном. Ты моим сердцем стала, Рори. А я думал, что его у меня нет и быть не может…

По щекам текут слезы. Воспоминания становятся и спасением, и страшной мукой.

— Что ты решила?

— Я справлюсь, Авраам. Не нужно ничего. Мне есть ради кого жить и бороться. Мою тайну не узнают…

Цукерберг уходит.

— Малыш, мы справимся…

В который раз по кругу повторяю одну и ту же фразу.

Авраам возвращается спустя время с результатами анализов.

— Показатели в норме, Рора. Я могу тебя отпустить.

— Хочу домой… Ненавижу больницы. Со мной все хорошо…

Отвечаю, а в душе боль, потому что ничего хорошего уже не будет, потому что Ивана в моей жизни нет.

Врач кивает, удаляется молча, а я сижу на постели и смотрю в сторону окна, там раскинут вечерний город, суматоха, беготня, все такое далекое.

Я готова. Застываю в ожидании. Нужно ехать, знаю, но…

Мысли текут, а потом…

Потом…

Дверь открывается. В палату заходит мужчина. Огромный, мощный. Дикарь под личиной цивильности. Раскосые глаза, тигриные, злые, смотрят пристально, остро. На лице ни тени чувств. Ни тени эмоций.

Палач, пришедший линчевать.

Зверя выпустили словно. Дверь за ним открыта и там стоит целый взвод головорезов. Охрана, наверное.

Король пал, на его место пришел новый…

Тот, кто всегда ступал вровень. Кто знает мою с Иваном тайну, кто был допущен до таинства венчания.

Единственный, кто способен взять бремя власти в свои руки.

Смотрит прямо мне в глаза.

— Ну что, кукла, время сменить хозяина пришло.

Грозные слова заставляют заледенеть, а мужиков за спиной Монгола вытянуться по струнке.

Закрывает за собой дверь, отрезая нас от любопытных глаз.

Надвигается на меня массивной глыбой, нависает, заставляет упасть на подушку и вглядываться в дикие каре-желтые глаза, чистый янтарь, так контрастирующий с золотом кожи.

— Покричишь для меня, маленькая? — произносит тихо, надрывно, впиваясь яростным взглядом в мое бледнеющее лицо, а дальше, дальше…

Дальше…

Я действительно кричу…

Монгол…

Я выхожу вместе с ним из палаты. Для всех я теперь женщина нового главаря. Мужские пальцы держат крепко, прожигают мою руку. Он за моей спиной. Огромная скала, принимающая удар на себя, давящая всех вокруг.

Этот мир жесток, и я ненавижу его до глубины души. Здесь законы звериные, стая признает вожака, им должен быть самый сильный, самый жесткий, самый бесчеловечный…

Палач…

Зверь во плоти, играющий по правилам, о которых знаю только я…

Он набросился на меня там, за дверью, резко подался вперед и этого было достаточно, чтобы я заверещала, отшатнулась так, что задела аппаратуру и та с грохотом повалилась на пол.

И, конечно же, я не смогла убежать…

Крепкое тело наваливается, прижимая меня к кровати, обездвиживая так, что ни вздохнуть, и я зарыдала в голос, громко, надрывно, выпуская сумасшедшие эмоции.

Сильные пальцы сжимают мои кулачки и прибивают к подушке, каменею, встречаясь взглядом с желтоватыми звериными глазами. Дикая вспышка его агрессии потухает так же неожиданно, как и началась.

Рассматривает мое лицо и на миг прикрывает глаза, словно давя в себе что-то.

— Тише, Ава, тише, малышка… Все, уже все…

Глубокий гортанный голос, пробивающийся акцент, неожиданная человечность и уже спустя мгновения я лежу на широкой груди и рыдаю, цепляюсь за мощную шею, пока крепкие пальцы глядят по спине, успокаивая…

— Не бойся, маленькая…

Поднимаю голову и заглядываю в тигриные глаза, раскосые, черные волосы на манер якудзы собраны на затылке. Этот мужчина оружие. Каждый мускул литого тела напряжен настолько, что ощущается камнем, ходячий динамит. Тронешь — рванет.

— Теперь ты под моей защитой. Моя игрушка. Для всех. А в дальнейшем, если что — еще вопрос, от кого понесла.

— Я ничего не соображаю. Не понимаю…

Протирает слезы с моих щек шершавыми пальцами.

— Я даю отсрочку, подготавливаю почву. Сейчас война и я не знаю, как лягут карты, но сделаю все, чтобы ты и твой ребенок выжили. Я слово брату дал. Теперь все, что принадлежало ему — мое…

Хмурит брови, и я рассматриваю росчерк шрама на одной, его чем-то порезали.

— Почему мне кажется, что ты не хочешь ни власти Ивана, ни его богатства?

Обнажает белоснежные зубы в грустной улыбке. У него твердые губы и верхняя словно очерчена белой линией.

— Ты даже близко не понимаешь, кто есть Палач. Безграничная власть. Безоговорочное подчинение. Это каста.

— Как тебя зовут?

Выпаливаю неожиданно, просто вспоминаю мальчишку из своего прошлого, почему-то кажется, если бы он выжил, он бы стал таким. Я все же интуитивно тянусь к этому восточному мужчине, чувствую в нем родственную душу, когда вот так, по-человечески, когда говорит, а не зыркает так, что сердце останавливается.

— Мое имя мертво.

— Ты ведь живой…

Проводит крепким пальцем по моей щеке, опять стирает слезу.

— Довольно разговоров.

Монгол меня не тронул. Не коснулся даже, но дал прочувствовать, какой именно зверь скрывается под безучастной личиной.

Там чернота, мрак и огонь, дикость, ярость.

С Иваном было легче, он как шторм, в котором можно выжить, а Монгол — огонь, сжигающий, уничтожающий.

— Обещай мне.

Неожиданно выпаливаю, и мужчина иронично приподнимает бровь со шрамом, опять превращаясь в привычного цинично-отстраненного убийцу.

— Слишком много с меня клятв берут в последнее время.

— Я хочу, чтобы ты уничтожил всех, кто причастен к гибели моего мужа…

Тянет губы в порочной улыбке.

— Приговор будет приведен в исполнение. Слово Палача.

Его дом. Наш дом… Мой дом…

Чужой дом.

Все теперь принадлежит Монголу…