Свободу медведям - Джон Ирвинг

Она не была статуей — несмотря на худобу, она была мягкой и податливой. Но тут кто-то прокричал над рекой:

«Да будут благословенны зеленые стебли раньше цветов!»

Должно быть, это Зигги рассуждал, лежа среди пламени свечей у гоночного мотоцикла «Гран-при 1939».

— А почему у тебя здесь волосы? — спросила Галлен.

Вот так, болото всегда там, где меньше всего ожидаешь его найти. И я поспешно пристроил голову между ее маленьких, упругих грудей. На этот раз мне не хотелось ни на что отвлекаться. Никаких чертовых оленей у зимней реки с успокаивающим их пастухом Зигги. И я подумал — странно, что только сейчас: «Должно быть, я схожу с ума. Или просто становлюсь психом».

Это так меня напугало, что я не стал закрывать глаза. Я посмотрел на длинную талию Галлен, я увидел, как двигалась ее почка, если это была она. Я посмотрел на ее шею и увидел пульсирующую жилку под тонкой кожей, но не посмел коснуться ее. Рот Галлен приоткрылся, и ее глаза смотрели на меня сверху вниз — все еще, несомненно, удивленные тем, где у меня растут волосы.

Потом я прильнул к ее губам — ее глаза были так близко, что мог сосчитать все ресницы; из-под них сочилась влага, но она не плакала.

И у меня не было никаких посторонних видений — только ее лицо и рассыпавшиеся волосы. Обнимающие меня руки были абсолютно точно руками Галлен фон Санкт-Леонардо — ничто меня не отвлекало. Ни один малейший звук, кроме дыхания Галлен.

Ее глаза закрылись; я слизнул слезинку с ее щеки. Галлен снова, на свой манер, прикрыла мне уши ладонями. Моя голова гудела, но я точно знал отчего.

Я расчихался. На этот раз Галлен тоже. Потому что ее глаза испуганно распахнулись. И она произнесла:

— Графф?

А я подумал: «Нет, тут все в порядке. Все совершенно так, как надо».

Но она сказала:

— Графф, ты почувствовал это? Я что-то себе повредила?

— Нет, ты всего лишь чихала, — улыбнулся я, объясняя. — Все нормально, — сказал я, словно чертов доктор. Но на этот раз я слышал ее дыхание и каждое ее слово и теперь точно знал, что никуда не путешествовал за пределы мешка. Я был нормален: я знал, что мы с Галлен тут в полном одиночестве, а все живые и неживые существа оставили нас, они где-то не с нами. В данный момент.

— Но из меня что-то вышло, — прошептала она. — Графф? На самом деле.

— Просто ты чихнула, — сказал я. — И ничего такого страшного не случилось.

А сам подумал: «Чувство юмора — самое необходимое, Галлен. Это очень важно. Пожалуйста, улыбнись».

Но Галлен сказала — все еще нервничая, — и я не мог не ответить:

— Графф, а когда ты занимаешься этим, ты думаешь о чем-то другом? Бывает такое?

— Как я могу? — возмутился я. И не посмел отвести взгляд или закрыть глаза, потому что знал: лес вокруг нас полон оленей, сернобыков и пастухов, только и ждущих, как бы завладеть моим разумом. Пошли они к черту!

Галлен улыбнулась, она даже негромко рассмеялась подо мной.

— Я тоже ни о чем не думаю, — сказала она. — Мне и сейчас ничего не идет в голову.

«Ну что ж, ты очень здоровая девушка, — подумал я. — Но ты бы получше присматривала за мной. Ганнес Графф известен своими блужданиями и крайней несобранностью».

Уже днем, попозже, Галлен сказала:

— Как ты думаешь, то, что вышло, войдет в меня обратно? Я все еще это чувствую.

— Что? — спросил я, и поскольку она говорила, то осмелился закрыть глаза.

— То, что из меня вышло, — повторила Галлен. — Понимаешь?

«Она слишком беспокоится из-за этого», — подумал я.

— Послушай, — сказал я. — Некоторые девушки вообще никогда в жизни не чихают. Тебе просто повезло.

— И я еще смогу? — спросила она. — Понимаешь, что я имею в виду?

— Ну конечно, сможешь, — кивнул я.

— А когда? — уже бодрее спросила Галлен, это прозвучало даже несколько игриво. Пока ее единственный лифчик сохнет, она так и будет вертеть вокруг себя мою футбольную фуфайку.

— Ганнесу Граффу требуется время, чтобы восстановить силы, — заявил я.

«И это правда», — подумал я, со все еще закрытыми глазами. Я только и мог, что пошевелить головой — назад, потом вперед, — отыскивая место, где солнце светило мне в лицо и перекрашивало мою темноту из черной в красную. Потом опять в черную, с бело-красной окантовкой — цвета моей фуфайки.

«Говори, пожалуйста, говори со мной», — подумал я.

Но она, должно быть, раздумывала над тем, как быстро я смогу восстановить силы, — тихое блуждание, хорошо мне знакомое.

По-прежнему держа глаза закрытыми, я двинул-таки головой, из черного в красное, из красного в черное — простенький трюк со светоэффектами, однако внутренний мой взор открывался, словно диафрагма фотоаппарата. Так и было задумано: я мог прекратить все это, просто широко распахнув глаза и заговорив с Галлен. Но я, чтобы испытать себя, пошел на риск. Не открывая глаз, я произнес:

— Послушай, насчет того, куда мы едем… Ты сама об этом думала?

— Да, я думала, — отозвалась Галлен.

Но теперь моя диафрагма раскрылась пошире — на чертову зимнюю реку, — как в начале фильма, когда еще нет ни титров, ни исполнителей ролей. Пожалуйста, думай вслух, Галлен. Но она не произнесла ни слова, или было слишком поздно, чтобы я услышал ее, — из-за скорости моего удаления.

Эта река текла повсюду, она омывала все берега мира. Но я был всего лишь объективом, а не фотографом. В фокус попадали толпы людей по берегам — все с чемоданами. Были здесь и животные — на ковчеге, вот где. Я не упомянул о нем, кустарно сколоченном плоте. Некто стоял там и руководил отбором, на нем был костюм орла, и он командовал ковчегом: он носился повсюду, прекращая склоки на плоту, разводя веслом диких кошек и вомбатов, отделяя медведей от верещавших птиц. Люди пытались вплавь добраться до ковчега. Они старались держать чемоданы над водой; их дети тонули.

Река, а вместе с ней и ковчег устремлялись прочь из города. Человек в орлином костюме приветствовал на борту странных животных. Вдоль берега топали копытами сбежавшие из-под ножа мясника коровы. В реку въехало какое-то такси.

— Мне страшно жаль, — сказал Зигги коровам, — но у нас в ковчеге уже есть пара. Тут дело случая.

Такси все еще плавало. Невероятное количество пассажиров выгрузилось из него, двигаясь по воде вброд. Кто-то дал водителю чаевые, и он пошел ко дну вместе с такси.

А потом я увидел самого себя, пробиравшегося по воде с чемоданом над головой; мои спутники по такси переговаривались между собой.

Один ворчал:

— Определенно, нет доказательств того, что водителем был и в самом деле Зан Гланц.