1916. Война и мир - Дмитрий Миропольский

— Если волнения возникнут, то скорее по экономическим, а не политическим причинам, — предположил Эллей. — Правительство опасается столичных рабочих, и первыми, на мой взгляд, выступят толпы, которые стоят на морозе в очередях у продуктовых лавок.

— Возможно, вы правы. Однако не это сейчас важно. Откуда бы ни пришёл кризис, если он приведёт хотя бы к приостановке русскими военных действий — немцы немедленно перебросят до полумиллиона солдат на свой Западный фронт, то есть к нашим позициям. Думаю, не надо объяснять, какие губительные последствия…

Тут Келл услышал за дверью шаги, неуловимо изменился в лице, чуть сгорбился и забормотал с ошибками и русским акцентом:

— Поэтому я просить вас, джентльменс, было бы крайне любезно предоставить моему поезду необходимые медикаменты так скоро, как это возможно.

Дверь открылась, и официант внёс виски на сервированном подносе. Эллей поощряющим жестом показал гостю — продолжайте, продолжайте! Келл через пень-колоду зачитывал список лекарств, а Скейл извлёк из нагрудного кармана френча сигару и неторопливо снял обёртку. Эллей принял у официанта стакан с виски, отхлебнул и с безразличным видом принялся разглядывать высокий, футов пятнадцати, потолок со сложной лепниной.

Выход России из войны был для Британии нежелателен тем более, чем более успешными становились действия Ставки императора Николая. А действия развивались настолько успешно, что великий князь Николай Михайлович — интеллектуал и любимец императорской семьи, прозванный Бимбо, — даже подготовил проект комиссии для мирной конференции. Этой конференции ждали в наступающем семнадцатом году, после неминуемой победы над Германией, Австро-Венгрией и сателлитами — Турцией и Болгарией. Дядя императора набросал схему из полутора десятков пунктов, касающихся судьбы поверженных врагов и устройства послевоенного мира в целом.

Британцам довелось читать работу Николая Михайловича, отправленную почтой. Государь пребывал в Ставке и почти не появлялся в столице, поэтому со многими теперь не встречался, а переписывался. С членами семьи, с чиновниками, с придворными… Для разведчиков очень удобно: в отличие от разговора переписка даёт больше шансов ознакомиться со своим содержанием.

Да, великий князь ещё в начале осени был настроен на скорую победу, но на днях Николай Михайлович отправил императору письмо уже совсем другого свойства. Он оставил верноподданнический тон и теперь, скорее, поучал своего племянника.

Ты неоднократно выражал твою волю довести войну до победоносного конца. Уверен ли ты, что при настоящих тыловых условиях это исполнимо? Осведомлён ли ты о положении не только внутри империи, но и на окраинах — в Сибири, в Туркестане, на Кавказе? Говорят ли тебе всю правду или многое скрывают? Где кроется корень зла?

Великий князь предупреждал Николая о волнениях и даже покушениях, эра которых, по его мнению, настала. Более того, сказалась растущая неприязнь императорской фамилии к государыне: дядюшка посмел упомянуть в письме и о ней.

Неоднократно ты мне сказывал, что тебе некому верить, что тебя обманывают. Если это так, то же явление должно повторяться и с твоей супругой, горячо тебя любящей, но заблуждающейся, благодаря злостному, сплошному обману окружающей её среды. Ты веришь Александре Фёдоровне. Оно и понятно. Но что исходит из её уст — есть результат ловкой подтасовки, а не действительной правды. Если ты не властен отстранить от неё это влияние, то, по крайней мере, огради себя от постоянных, систематических вмешательств этих нашёптываний через любимую тобой супругу.

Трудно сказать, кто первым прочёл письмо Николая Михайловича: император или Аликс. Так у них было заведено — не скрывать друг от друга частной переписки. Даже в царских дневниках супруга постоянно оставляла на полях свои заметки. Возмутительный тон и тем более возмутительные слова великого князя вызвали у неё настоящую истерику. Обычно ровные строчки в этом письме к мужу прыгали — от того, что она пыталась унять своё бешенство.

Я прочла письмо Николая с полным отвращением. Ты обязан сказать ему, что, если он хотя бы раз ещё коснется этого предмета или меня, ты его сошлёшь в Сибирь — так как это выходит почти государственная измена. Он всегда меня ненавидел и дурно обо мне отзывался уже 22 года, но во время войны и в такую пору ползти за твоей мамашей и твоими сёстрами и не встать отважно на защиту жены своего императора — это отвратительно, это измена!

Клубный официант дождался, пока Скейл и за ним Эллей раскурят сигары, придвинул им столик, подал пепельницы и удалился. Всё это время Келл нудно, с запинками читал из разложенных на столе бумаг подробный перечень того, что необходимо его санитарному поезду к ближайшему выезду на фронт. И как только официант вышел — вернулся к разговору.

— Лондон беспокоит то, что смута зреет не только в армии, на заводах или в очередях, — говорил он, прохаживаясь вдоль высоких окон, глядевших на Неву; отсюда открывался великолепный вид на Петропавловскую крепость с иглой соборного шпиля, на шикарный Троицкий мост и почти достроенный Дворцовый. — Смута поразила одновременно все слои русского общества, сверху донизу. А стало быть, анализировать её гораздо сложнее, и влиять на события — тем более. Опасно и то, что делает пропаганда немцев. Как вы помните, до недавнего времени они постоянно утверждали, что мы заставляем Россию нести все тяготы войны. А теперь — кивают на нашу новую армию и флот и выставляют Британию будущей мировой сверхдержавой, которая желает продолжать войну для удовлетворения своего собственного непомерного честолюбия!

— Это не единственное мнение, сэр, — сказал Скейл. — Рябушинский на днях заявил, что вся Европа, не исключая ни России, ни Британии, переживает общее падение, в то время как возвышаются во всём мире только Соединённые Штаты. Война причиняет колоссальный ущерб всем ведущим странам мира, кроме них. Американцы сперва заняли в Европе огромные деньги и хорошо запустили в оборот. Теперь они воспользовались моментом, опутали своих же кредиторов колоссальными долгами и каждый день обогащаются несметно. Рябушинский полагает, что в ближайшем будущем расчётный центр переедет из Лондона в Нью-Йорк.

— Расчётный центр, а следом и всё остальное, — добавил Эллей. — У американцев нет ни науки, ни искусства, ни культуры в европейском смысле слова. Но теперь есть деньги, на которые они купят у побеждённых стран их национальные музеи, переманят поэтов и художников. А настоящие проблемы появятся, когда за громадным жалованьем к ним потянутся уже деловые люди, учёные, инженеры… В Штаты со всего мира потекут мозги, так что скоро там будет абсолютно всё. Рябушинский — слишком серьёзный финансист, чтобы не прислушаться к его мнению!

— Я бы не переоценивал роли американцев, — возразил Келл. — Господин Рябушинский, конечно, уважаемый человек. Миллионер, банкир… Всё верно. Однако Соединённым Штатам ещё расти и расти. Согласитесь, джентльмены, что государство без разведки вряд ли может представлять угрозу в обозримом будущем.

Полковник знал, о чём говорил. Американская разведка состояла из нескольких сотрудников и имела годовой бюджет в одиннадцать тысяч долларов. Называть разведкой это скромное подобие аналитического отдела на фоне действий британцев или немцев — даже язык не поворачивался. Особенно на фоне немцев.