Безымянная девушка - Сара Пекканен

Увидев Томаса в библиотеке доктора Шилдс, я в ту же секунду понимаю, что мой план обречен на провал.

Она снова на шаг впереди меня.

После ее звонка я хотела обратиться в полицию, но не решилась: информации у меня для них недостаточно. Доктор Шилдс наверняка сочинит какую-нибудь убедительную историю о том, что я – психически неуравновешенная девица, украла у нее драгоценности; она найдет способ подбросить мне свои украшения и представит все таким образом, что арестуют меня. И вот за время, оставшееся до прихода к доктору Шилдс, я отыскала магазин электроники, который работал, в праздничный день, и купила изящные черные часики со встроенным диктофоном.

– Забыли купить подарок? – полюбопытствовал продавец.

– Можно и так сказать, – ответила я и поспешила к выходу.

Я действительно принесла подарок доктору Шилдс, но не этот. Подарок, что я для нее подготовила, гораздо более личный и значимый.

А часы – для того, чтобы записать на диктофон разговор с ней после того, как она распакует мой подарок. За эту идею я должна благодарить доктора Шилдс. Именно она продемонстрировала, как полезно иметь скрытого свидетеля разговора, когда послала меня к Рейне и Тиффани.

Я представляла, как она в ошеломлении смотрит на подарок, а я наношу ей второй удар:

– Я знаю, что это вы дали Эйприл смертельную дозу «Викодина».

Она ужасно разозлится. Но меня не тронет, ведь я предупрежу, что оставила на своем компьютере сообщения в адрес Томаса, миссис Восс, Бена Куика, а также в адрес частного детектива, с изложением собранных мною уличающих ее доказательств, включая фотографию таблетки, которую она мне дала. «Я написала им, что пошла к вам. Эти сообщения будут автоматически отправлены сегодня вечером, если я не вернусь домой и не удалю их. Но если вы не передадите в полицию то, что у вас есть на меня, я не стану использовать эти улики против вас». Именно это я планировала ей сказать.

Последняя фраза была бы ложью: я все равно намеревалась найти способ предать ее в руки правосудия. Но если бы мне удалось шокировать ее настолько, что она под запись хотя бы частично признала свою вину, тогда у меня появилась бы возможность опровергнуть ее клеветнические измышления.

А теперь я сижу в библиотеке и смотрю, как Томас вытирает рот салфеткой. Ясно, что нужно выработать новую стратегию, причем срочно.

Оказывается, доктору Шилдс известно, что Томас переспал с Эйприл и что Эйприл была его пациенткой. Она сама только что сказала ему об этом. Поверить не могу.

Томас внезапно предстает передо мной далеким от образа того уверенного в себе ответственного мужчины, который снял с себя пальто и накрыл им пожилую женщину, попавшую под колеса такси у музея.

Мой мозг гудит, заново анализируя всю известную мне информацию. Я предположила верно: Эйприл наблюдалась у Томаса. Только доктор Шилдс не ведает, что я это знаю, равно как и то, что Томас переспал с Эйприл. Это взрывоопасная тайна, и если предать ее огласке, они оба могут потерять все. Зачем же она бравирует этой информацией передо мной?

Каждый свой шаг доктор Шилдс обдумывает заранее. Значит, она сболтнула это не по ошибке. Намеренно.

И тогда я понимаю: должно быть, она уже уверена, что я никому не скажу. При этой мысли у меня сводит живот.

Секрет остается секретом, если им владеет только один человек.

Каким образом она собирается заткнуть мне рот?

В воображении вспышкой мелькает безжизненное тело Эйприл на скамейке в парке.

Я вжимаюсь в стул. Меня начинает бить дрожь; во рту пересохло, так что даже слюну не сглотнуть.

Доктор Шилдс убирает с лица выбившийся завиток, и я замечаю, что на виске у нее пульсирует вена – единственная зеленовато-голубая прожилка на идеально белом куске мрамора.

Блюда с аппетитными закусками, камин, в котором потрескивает огонь, элегантная библиотека с книгами в кожаных переплетах… Как вообще я могла подумать, что в столь изысканной обстановке не может случиться ничего плохого?

Сосредоточься, велю я себе.

Доктору Шилдс физическая агрессия не свойственна, снова убеждаю я себя. Ее мощнейшее оружие – острый ум. И она безжалостно пускает его в ход. Поддавшись панике, я проиграю.

Я заставляю себя посмотреть на нее.

– Лидия… – Томас хватает ртом воздух, – мне очень жаль… я не должен был…

– Мне тоже жаль, Томас, – перебивает она его.

И тут мое ухо улавливает один нюанс – расхождение между ее тоном и словами.

Она не злится, не язвит, как это можно было бы ожидать от оскорбленной жены.

Голос ее полнится сочувствием. Словно она считает, что они с Томасом по одну сторону, объединились против адюльтера; словно сами они ни в чем не виноваты.

Я перевожу взгляд с одного на другого, и на меня нисходит озарение. Я знаю, почему доктор Шилдс не хочет расстаться с Томасом: она попросту не может.

Потому что любит его до безумия.

Эйприл она дала таблетки не только из ревности или потому, что была разъярена. Она также защищала Томаса, ведь Эйприл могла проболтаться, что она была его пациенткой. Доктору Шилдс я говорила, что могу распознать настоящую любовь. И сейчас я убеждаюсь в истинности своих слов: я вижу, как любовь к мужу отражается в ее лице и глазах всякий раз, когда она говорит о нем или смотрит на него. Даже теперь.

Но ее любовь к Томасу такая же извращенная, как и все в ней: всепожирающая, токсичная, опасная.

Доктор Шилдс кладет под ноутбук страницу из журнала учета посетителей и занимает стул напротив меня.

– Ну что, приступим?

Выглядит она предельно собранной, как преподаватель, читающий лекцию перед студенческой аудиторией.

Она разводит руками.

– Итак, повторяю свой вопрос, на этот раз обращаясь к обоим: вам есть что сказать о подлинной природе ваших взаимоотношений?

Томас начинает что-то говорить, но доктор Шилдс мгновенно его осаждает:

– Не спеши. Хорошенько обдумай свой ответ. А чтобы вы друг на друга не поглядывали, я выслушаю каждого наедине. Даю вам две минуты на размышление. – Она смотрит на часы; я отворачиваю рукав и засекаю время по своим часам.

– Время пошло, – заявляет доктор Шилдс.

Я бросаю взгляд на Томаса, пытаясь понять по его лицу, что он намерен сказать, но его глаза зажмурены. И выглядит он ужасно – краше в гроб кладут. Может, его опять тошнит?

Мне и самой нехорошо, но мой мозг судорожно перебирает все возможные варианты и последствия.

Мы оба можем сказать правду: да, однажды мы переспали.

Мы можем оба солгать, придерживаясь оговоренного сценария.

Или я солгу, а Томас скажет правду: сдаст меня, чтобы заполучить уличающую запись из журнала учета посетителей.