Высший пилотаж - Елена Ласкарева

Она как будто легче стала, совсем невесомая… Осел! Только сейчас сообразил, что она уже неделю едва ковыряется в тарелке, морщится, клюет, словно птичка. И не беспокоит жалобами, а он, тупица самодовольная, даже внимания не обращал, лопал сам за обе щеки…

Больше всего Иона боялся, что Маша подхватила какую-нибудь экзотическую болезнь. В прошлом году один его знакомый долго лечился после безобидного укуса африканского жучка. У него под кожей стали размножаться какие-то личинки. Они умели проникать во внутренние органы, в кровь… Врачи сказали, что еще немного — и было бы поздно… А вдруг на этих чертовых островах тоже нашелся паскудный москит, напился Машиной крови, и вот теперь она медленно угасает непонятно от чего…

Ну что они так долго? Где их черт носит! Он опять схватил рацию:

— Семен! Поезжай навстречу!

— Да я уже ворота открываю…

Слава Богу! Жаль, что Валера умчался в Завидово. У Карлсона две пагубные страсти в жизни: сладости и охота. В этом толстеньком добрячке скрывается такой азарт! С таким воодушевлением он делает только три вещи: стреляет из хорошей винтовки, лопает полными ложками варенье и лечит того несчастного, которого угораздило попасть к нему в лапы-эскулапы. Но именно из-за этого страстного рвения в работе Иона доверял Валерию. Он настолько дотошен, что ничего не упустит, руководствуясь принципом, что лучше перебдеть, чем недобдеть. Ему Иона со спокойной душой мог бы доверить Машу. А эти…

Маша с трудом открыла глаза. В комнате стоял резкий запах нашатырного спирта. Руку стягивал надутый черный манжет. Девчонка в белом халате, примостившись у изголовья, измеряла давление. А толстая врачиха в стоптанных сапогах бесцеремонно лезла холодной металлической лопаткой Маше в рот, оттягивала веки, щупала пульс, выстукивала грудь и спину твердыми костяшками пальцев.

— Сто на семьдесят, — сказала медсестра.

— Маловато, — глубокомысленно заметила врачиха. — Но не смертельно. Мы можем, конечно, укол сделать… Но лекарства сейчас… сами знаете… — Она так прозрачно намекала на причитающуюся мзду. Дом-то богатый, пусть раскошелятся…

— Никаких уколов! — категорически возразил Иона. — Вы можете сказать, что с ней?

— Вы где были? На Гавайях? Ну… — Врачиха подумала и глубокомысленно изрекла: — В принципе все в норме… Акклиматизация, знаете ли… Смена часовых поясов… А тут еще погода. У меня самой как дождь зарядит, так голова просто раскалывается…

— Значит, по-вашему, дело в погоде? — процедил Иона.

Врачиха встрепенулась:

— А что вы думаете? Из лета сразу в осень, день на ночь поменять — это не всякий организм выдержит.

Маша легонько сжала Ионину руку и попросила:

— Не волнуйся. Мне уже гораздо лучше. Правда. Скажите ему, что я вполне могу встать. Совсем не обязательно держать меня в постели.

— Конечно, — энергично закивала врачиха. — Побольше отдыха, и через пару дней все само пройдет.

Но не прошло. Ни через пару дней, ни через неделю. Маша теперь сама не хотела выходить из дома. Боялась, что упадет по дороге. Только Ионе старалась не показывать, что ей плохо, а то опять всех переполошит. Она честно пыталась съесть то, что готовила повариха, чтоб не обижать бедную женщину. Та искренне расстраивалась, унося обратно почти нетронутые блюда. А Маше хотелось не разносолов, а простого, заквашенного в бочке огурца или капустки.

— Как ты себя чувствуешь? — постоянно спрашивал Иона, пристально вглядываясь в бледное лицо жены.

— Хорошо, — неизменно отвечала Маша.

Эта странная болезнь иногда отпускала ее, и тогда начинал мучить стыд, что она сидит тут и бездельничает, притворяется. Маша сразу же спешила в оранжерею, где Иона начал устраивать зимний сад, и с удовольствием копалась в земле, высаживала редкую рассаду, выстраивала новые композиции из карликовых деревьев, кустарника, диковинных широколистных цветов с крупными яркими соцветиями. Больше всего ее умиляли ананасы. Они были еще совсем маленькими, топорщили в стороны стрельчатые листочки, а в глубине, в серединке, уже завязывался крошечный шишковатый плод. Маша осторожно рассадила их посвободнее и попросила Семена принести в оранжерею кресло-качалку и торшер. Теперь темнело рано, и Маша устраивалась с книгой под торшером, а сверху свисали вьющиеся стебли лиан, пальмы раскидывали кроны под стеклянной крышей, терпко пахло незнакомыми цветами… Это напоминало Маше их экзотический медовый месяц.

Иона, вернувшись из аэроклуба, упрекал ее за возню в оранжерее.

— Ты просто неисправима, — строго и ласково говорил он.

А потом подхватывал ее на руки и уносил в комнату, не желая слушать возражения. И со страхом замечал, что маленькое тело жены с каждым днем становится все легче.

Говорят в народе: тает как свеча. Значит, утекает по капле, угасает в человеке жизненная сила. И Маша таяла просто на глазах. Иона дождаться не мог, когда вернется Валерий. Цедил раздраженно:

— Когда он уже нагуляется, настреляется?

Хитрый, предусмотрительный Карлсон не взял с собой ни телефон, ни пейджер. Он по-своему прав: сидишь в засаде, шелохнуться боишься, чтоб дичь свою не спугнуть, а тут трезвон на весь лес: «Получите сообщение…» Но все же должен был подумать, что может случиться непредвиденное и он будет нужен как воздух!

Валерий Сергеевич ввалился под вечер. Веселый, довольный, с красными, обветренными щеками. На поясе, как у завзятого охотника, болтались утиные тушки и фляжка с крепким коньяком.

— Где тебя черти носили? — с порога накинулся на него Иона.

Карлсон подошел к камину, протянул к огню озябшие руки.

— А вертел где?

— Какой, к дьяволу, вертел?

— А там Семен на кухню кабанчика потащил. Сейчас его на вертел да над огнем подержать… — Карлсон сглотнул слюнку.

— Тебе бы только лопать, — зловеще протянул Иона. — У нас кто не работает, тот не ест.

— Я работал! — широко улыбнулся Карлсон. — Я сам пропитание добыл. — И посерьезнел, почуяв неладное: — Что случилось?

— Маша! — вместо ответа позвал Иона.

Маша вошла в комнату, и Валерий тоненько присвистнул.

— Так-так-так… Что это с Марией Николаевной? По-моему, осталось пол-Марии…

— Тебе все шуточки, — мрачно заметил Иона.

С удивительной для своей комплекции быстротой Валерий подскочил к Маше, быстро пощупал пульс, заглянул в глаза и зачастил, засыпал целым градом вопросов:

— Как аппетит? А головокружения? Часто тошнит? Изменился вкус? Грудь болит? Сколько спишь?

Он часто кивал, искоса поглядывая на Иону.

— Врач сказала: акклиматизация… — заметил тот.

— Тебе еще не то скажут! — фыркнул Карлсон и взял Машу под руку. — Где я могу вас осмотреть?