О всех созданиях – мудрых и удивительных - Джеймс Хэрриот

– Ну-ка, Тео, – сказал я, забирая его на руки. – Так что с тобой?

Поль указал мундштуком трубки на правую переднюю лапу.

– Вот эта. Он последние дни что-то прихрамывает.

– Ах так! – Я перевернул Тео на спину и засмеялся. – Сломанный коготь, только и всего. Наверное, неудачно наступил на камень. Минуточку! – Я сунул руку в карман за ножницами, без которых не выходил из дома, щелкнул ими – и операция была закончена.

– Только и всего? – спросил Поль.

– Да.

Насмешливо вздернув бровь, он поглядел на Тео.

– Из-за такой безделицы ты поднял столько шума? Иди-ка на место! – И он щелкнул пальцами.

Песик послушно спрыгнул на ковер и скрылся в своем убежище под табуретом. И в эту секунду я вдруг понял суть обаяния Поля, – обаяния, которое так часто внушало мне восхищение и зависть: он ничего не принимал слишком близко к сердцу! Своего пса он, конечно, любил – повсюду брал его с собой, регулярно гулял с ним по берегу реки, – но в нем не чувствовалось той озабоченности, той почти отчаянной тревоги, какую я часто замечал у хозяев собак, даже если речь шла о самом пустячном заболевании. Вот у них сердце болело – как и у меня самого, когда дело касалось моих собственных четвероногих друзей.

И разумеется, Поль был совершенно прав. Зачем осложнять себе жизнь? Отдавая сердце, становишься таким беззащитным! А Поль шел своим путем, спокойный и неуязвимый. Обаятельная небрежность, непринужденная вежливость, невозмутимость – все это опиралось на самый простой факт: его ничто не задевало по-настоящему!

Но и постигнув его характер, я продолжал ему завидовать: слишком уж часто становился я жертвой своей эмоциональности. Как, наверное, приятно быть таким, как Поль! И чем больше я думал, тем яснее видел, насколько хорошо все согласуется одно с другим. Он не женился, потому что был не способен глубоко полюбить. И даже Бах с его математической музыкой прекрасно укладывался в эту схему.

– По-моему, столь сложная операция стоит еще одной кружки, Джим! – Он изогнул губы в своей обычной улыбке. – Если, конечно, вы не потребуете более высокого гонорара.

Я засмеялся. Нет, он мне все равно нравится. Всякий человек скроен по-своему и поступает в согласии со своей природой, но, взяв вторую кружку, я снова подумал о том, насколько свободна от забот его жизнь. Он занимал хорошую должность в каком-то правительственном учреждении в Бротоне, не знал домашних тягот и каждый вечер сидел, потягивая пиво, на одном и том же табурете, под которым лежала его собака. Легкое, ничем не омраченное существование.

Он давно уже стал неотъемлемой принадлежностью Дарроуби, частью всего, что мне так нравилось, и, поскольку я не люблю перемен, на душе становилось тепло при мысли, что, когда бы я ни завернул к «Гуртовщикам», в углу обязательно будет сидеть Поль Котрелл, а из-за его ног выглядывать косматая мордочка Тео.

Именно это подумал я как-то вечером, когда зашел туда перед самым закрытием.

– У него могут быть глисты? – Вопрос был задан типично небрежным тоном.

– Не знаю, Поль. А почему вы спрашиваете?

Он попыхтел трубкой.

– Просто мне последнее время кажется, что он немножко похудел. Сюда, Тео!

Песик, вскочивший на колени к хозяину, выглядел таким же бодрым, как всегда, и, когда я приподнял его, быстро лизнул мне руку. Но действительно, ребра у него чувствовались.

– М-да, – сказал я. – Возможно, он чуточку похудел. Но глистов вы не видели?

– Собственно говоря, нет.

– Даже отдельных беловатых сегментов вокруг заднего прохода?

– Нет, Джим. – Он покачал головой и улыбнулся. – Правда, я особенно не вглядывался, старина.

– Ну хорошо. На всякий случай дадим ему глистогонное. Завтра вечером я захвачу с собой таблетки. Вы будете тут?..

Бровь чуть-чуть поднялась.

– Думаю, это более чем вероятно.

Таблетки для Тео я принес, но затем несколько недель у меня не было свободной минуты, чтобы посидеть в «Гуртовщиках». Когда же я наконец туда добрался, то оказалось, что именно в эту субботу там устроил танцы местный спортивный клуб. Из зала доносилась музыка, маленький бар был битком набит, а любителей домино оттеснили в дальний угол смокинги и бальные платья.

Оглушенный шумом и духотой, я пробрался к стойке. Все вокруг было неузнаваемо, и только Поль Котрелл, как всегда, сидел на своем табурете у дальнего ее конца.

Я протиснулся к нему и увидел на нем его обычный твидовый пиджак.

– Вы не танцуете, Поль?

Он прищурил глаза, медленно покачал головой и улыбнулся мне над своей изогнутой трубочкой.

– Это занятие не для меня, старина, – сказал он. – Слишком уж смахивает на работу.

Я взглянул вниз и убедился, что еще кое-что осталось прежним: Тео сжался под табуретом, стараясь держать нос вне досягаемости ботинок и туфель. Я заказал две кружки пива, и мы попытались разговаривать, но перекричать нестройный гул голосов оказалось нелегким делом. Между нами к стойке то и дело просовывались чьи-то руки, раскрасневшиеся лица наклонялись к нам, громко здороваясь. И почти все время мы просто посматривали по сторонам.

Вдруг Поль придвинулся поближе и сказал мне на ухо:

– Я все это время давал Тео ваши таблетки, но он по-прежнему худеет.

– Неужели? – рявкнул я в ответ. – Это странно!

– Да… Вы бы его не посмотрели?

Я кивнул, он щелкнул пальцами, и песик тут же взлетел к нему на колени. Я забрал его к себе и сразу же почувствовал, что он стал много легче.

– Вы правы, – крикнул я. – Он продолжает худеть.

Придерживая песика на левом колене, я оттянул ему веко, увидел, что конъюнктива очень бледна, и снова крикнул:

– Заметная анемия.

Я начал ощупывать мохнатую мордочку и, дойдя до угла челюсти, обнаружил, что заглоточные лимфатические узлы очень увеличены. Непонятно… Какая-то болезнь ротовой полости или глотки? Я растерянно поглядел вокруг, злясь на то, что Поль с таким упорством советуется со мной о своей собачке в «Гуртовщиках». Не могу же я уложить ее на стойке посреди кружек и стаканов!

Я попробовал ухватить Тео покрепче, чтобы заглянуть ему в горло, моя ладонь скользнула под переднюю лапу, и у меня защемило сердце: подмышечный узел тоже был сильно увеличен. Я торопливо провел пальцами под задней ногой… Паховый узел выпирал из-под кожи, как голубиное яйцо. И подвздошный… Я продолжал лихорадочно ощупывать. Все поверхностные лимфатические узлы были в несколько раз больше нормальной величины.

Болезнь Ходжкина… На несколько секунд я перестал слышать крики, смех, музыку. Потом взглянул на Поля, который спокойно смотрел на меня, попыхивая трубочкой. Как сказать ему в такой обстановке? Он спросит меня, что это за болезнь, и мне придется ответить, что это рак лимфатической системы и его песик обречен.