Надежда "Дерзкого" - Дэвид Файнток

Войдя в каюту, я сбросил китель на кресло, положил фуражку на стол. Ладно, бывает и хуже. Чего только не вытворяли в Академии курсанты. Но лужа была не просто оскорблением, а скорее грозным предупреждением: не прекращу муштру – еще не то будет.

Я задумался. Полет только начался. И если дать послабление сейчас, потом дисциплину не восстановишь. Поэтому я изматывал и себя, и экипаж бесконечными учениями, строго наказывал за малейшую провинность. Только так можно выжить в тяжелых условиях, а анархия не сулит ничего, кроме гибели.

Я хотел было вытереть лужу, но раздумал и решил не обращать на нее внимания.

В душевой глянул в зеркало. Видок – хуже некуда. Будто на мне пахали. А впереди – долгие годы. Выдержу ли я?

Я решил не сдаваться и по-прежнему был беспощаден. Не только к экипажу, но и к себе. Пошел в ход последний стальной лист на изготовление ящиков для выращивания овощей. Дважды в день я проводил учения по лазерной стрельбе. Филип и Грегор, измотанные не меньше меня, тем не менее справлялись со своими задачами. Через несколько дней я стал менять интервалы между учениями, то увеличивая их, то уменьшая. Экипаж постоянно был в боевой готовности.

Однажды Филип нечаянно пролил на мой стол кофе. В ярости я влепил ему пять нарядов. Грегор не посмел вступиться за Филипа, только осуждающе на меня посмотрел. Этого было достаточно, чтобы отправить его на порку. Когда, оскорбленный, он вернулся на мостик, я заставил его несколько часов кряду решать задачи по стыковочному маневрированию.

Все продолжали меня избегать. В один из дней я заметил на двери моей каюты непристойный рисунок и приказал Грегору его стереть. Следующие два дня выдались подозрительно спокойными. Что это? Затишье перед бурей?

На третий день в мою каюту постучался Уолтер Дак-ко. Я так истосковался по нормальной человеческой речи, что не стал его прогонять, надеясь на доброжелательность с его стороны.

– Хочу передать вам петицию, – огорошил меня Дакко.

– С требованием моей отставки? – устало спросил я.

– Нет, сэр. Конечно, нет. – Что «конечно»? Что никто не решился бы подписаться под такой петицией? Или что, Дакко не осмелился бы вручить ее мне?

– Вы подписались под ней?

– Нет, сэр.

– Тогда зачем принесли?

Он долго думал, прежде чем ответить.

– Видите ли, – заговорил он наконец, – почти все на корабле обеспокоены, и я не мог не помочь людям. Если вы не примете петицию, я не ручаюсь за последствия.

Я внимательно прочел бумагу и подписи под ней. Текст был составлен в очень осторожных и сдержанных выражениях, каждое слово тщательно взвешено.

– Они просят починить сверхсветовой двигатель. Но вы-то знаете, что это невозможно.

– Допускаю, что так оно и есть.

– Тогда чего вы от меня хотите?

– Чтобы вы попытались починить двигатель.

– Послушайте, если вы в здравом уме и твердой памяти, объясните мне, пожалуйста, зачем чинить то, что починить невозможно?

Его губы тронула едва заметная улыбка.

– Вы, должно быть, слышали…

– Входите, садитесь, – пригласил я его.

– Есть, сэр.

Я тут же понял, что допустил непоправимую ошибку. Неделями я старался установить между собой и экипажем дистанцию, а теперь взял да и пригласил подчиненного к себе в каюту. Что делать? Не отменять же приглашение. Так я уроню свое достоинство.

– Слушаю вас, мистер Дакко, – сказал я, когда мой неожиданный гость сел к столу.

– Я верю вам, сэр. Наверняка двигатель починить невозможно. Но значительная часть экипажа придерживается иного мнения. Они не могут смириться.

– С чем?

– С тем, что их мнение игнорируют; а главное, что двигатель нельзя починить. Допустим, кто-то их в этом убедит. Но они просто не выдержат такого удара. Сойдут с ума или потребуют, чтобы вы соорудили новый двигатель или изобрели какой-нибудь способ быстро доставить их в Лунаполис. Логика над такими людьми не властна.

– И что дальше?

– Извините, но скажу вам прямо. Есть два пути. Следовать логике или действовать вопреки ей. Вы вправе выбрать любой. Но предпочтительнее второй путь. По крайней мере, он даст людям надежду.

– Что конкретно я должен сделать? Выражайтесь яснее, мистер Дакко.

– Яснее не могу. Потому что читал уставы и знаю что можно говорить, а что нельзя. Я вовсе не хочу, чтобы меня казнили.

Я едва не взорвался. Видимо, Уолтер Дакко почувствовал это и понял, как велик риск. В уставах не было четких указаний насчет петиций. На некоторых кораблях командиры вообще отказывались их читать. Так что Дакко вел себя вполне благоразумно. Одно дело – передать командиру петицию и совсем другое – изложить требования, не указанные в петиции.

– Мистер Дакко, приказываю вам говорить без обиняков, ничего не утаивая.

После моего приказа ему больше нечего было опасаться, я снял с него всякую ответственность, и он знал это, потому что читал уставы. Казнить можно было только за нарушение приказа.

– Так вот, разрешите им начать ремонт двигателя. Пусть даже у них ничего не получится, зато они будут заняты делом, вместо того чтобы тратить энергию на раздражение и ругательства в ваш адрес. У них появится благородная цель.

– Ложная цель, – возразил я.

– Это неважно. Им нужна цель. Дайте ее им.

– А что будет, когда они убедятся в бессмысленности своей затеи?

– Некоторые смирятся, более настойчивые продолжат работу несмотря ни на что. Разрешите им. Пусть они мучают двигатель, а не вас.

Я развернул петицию, снова пробежал ее глазами. Подписались почти все члены экипажа.

– От мисс Бартель я этого не ожидал.

– Знаю, сэр. Полагаю, она все понимает, но по каким-то своим соображениям не пошла против остальных.

– А почему Крис не поставил свою подпись?

– Вы приказываете мне ответить?

– Да.

– Он хотел подписать, но я пригрозил, что в этом случае выбью из него последние мозги.

– А вы изменились за последнее время, мистер Дакко.

– Да, сэр. Полгода назад мне бы и в голову не пришло угрожать собственному сыну. Тогда я был… еще нормальным человеком.

– Значит, вы все же присматриваете за ним? – улыбнулся я. – А раньше, помнится, говорили, что даете ему полную свободу действий, чтобы он стал самостоятельным.

– Дело в том, что я опасался вашей реакции, сэр. Я и сейчас не уверен, что вы простили бы ему такое. А я не хочу, чтобы моего сына казнили, хоть он и неблагоразумный.

– Никто не хочет умирать. – Я вздохнул. Похоже, роль тирана была сыграна мною блестяще. Меня панически боятся. – Передайте всем, что я принял петицию и хочу над ней поразмыслить. Надо еще раз поговорить с Касавополусом. Ведь даже если энтузиасты заделают в шахте двигателя дыру, я все равно не разрешу производить испытания ваизбежание катастрофы.