Немая девочка - Микаэль Юрт

– Да, знаю. Проклятая шахта. Должен сказать, я очень обрадовался, когда у них ничего не вышло.

– Что вы имеете в виду? Вы ведь дали согласие на продажу земли.

– Той, что у меня осталась, да.

Ванья молчала, давая ему понять, что хочет знать больше.

– Когда же это было… лет семь-восемь назад ко мне приехал Франк и захотел купить у меня землю.

– Франк? – вставила Ванья. – Франк Хеден?

Стефан кивнул.

– Я эту землю унаследовал, она меня вообще-то не волнует, поэтому я, конечно, согласился продать.

– Сколько?

– Довольно много. Кое-какие деньги я получил, но, черт, как он меня надул.

– Каким же образом?

– Девятью месяцами позже появилась эта горнодобывающая компания и начала осматривать землю. Речь пошла о продаже, по гораздо лучшей цене, чем пришлось выложить Франку. Ему предстояло основательно заработать.

Ванья сидела молча, пытаясь свести воедино то, что только что услышала, и то, что уже знала о событиях и перипетиях вокруг шахты в Турсбю. Стефан истолковал ее сосредоточенное выражение лица как то, что она не вполне поняла.

– Он наверняка заранее знал о планах строительства шахты, – пояснил он. – Почему бы ему иначе вдруг захотелось купить у меня землю?

– Извините. – Ванья встала и вышла из холла, доставая по пути телефон. Торкель ответил с первого гудка.

– Мы проверяли финансовую ситуацию Франка Хедена?

– Да, а что?

Ванья принялась рассказывать то, что только что узнала, слыша слабый шорох бумаг, которые перелистывал Торкель. Ей вспомнилось возникшее у нее ощущение дома у Франка, когда они говорили о ружье Седера, будто что-то было не так. Она так и не углубилась в это. Возможно, следовало углубиться. Довериться своим инстинктам.

– Он по уши в займах, – раздался в трубке голос Торкеля. – Восемь лет назад он назанимал больше, чем стоит его дом вместе с участком.

– Чтобы купить землю у Андрена. – Не вопрос, констатация факта.

– Да, но за прошедшие годы новая земля тоже была заложена на кругленькую сумму, – продолжил Торкель, и у Ваньи возникло ощущение, что он говорит, одновременно читая лежащий перед ним материал.

– Что произойдет, если Франк умрет? У него рак…

– В принципе, останутся одни долги, – твердо заявил Торкель. – Почти всем владеет банк.

– Он говорил, что земля обеспечит его сыну в будущем хорошую жизнь. Что денег хватит с лихвой.

– Нет, не обеспечит, – сухо сказал Торкель. – Если только «FilboCorps» не купит ее за бо́льшую сумму.

– А чтобы они смогли это сделать, Карлстены должны были исчезнуть.

Ванья прокрутила в голове то, что видела написанным на доске в их маленькой комнате в Турсбю. Мужчина, за тридцать, живущий неподалеку, связь с семьей, умный, организованный и чувствующий себя вынужденным.

– Он соответствует каждому пункту составленного Себастианом психологического портрета преступника. – Нельзя было не почувствовать ее возбуждения.

– Мы арестуем его, – твердо заявил Торкель.

– Он уехал в Вестерос, – вспомнила Ванья, и продолжение возникло само, ей не пришлось над ним даже думать. – Так он, по крайней мере, сказал.

Сколько он уже прождал перед дверью?

Мимо по тротуару проходили отдельные люди, и у него возникло странное ощущение, будто каждый проходивший мимо человек смотрел на него со все бо́льшим подозрением.

Разве в том, что он стоит здесь и ждет, есть что-то необычное?

Он привлекает к себе внимание?

Едва ли. У него ведь мог жить в этом доме приятель, которого он ждет. Ничего странного тут нет. Или в Стокгольме не ждут на улице?

Франк посмотрел на часы. Сколько же народу живет в этом подъезде? За последние двадцать минут никто не вышел или не вошел в дом. Дверь по-прежнему оставалась закрытой.

Он почувствовал, что начинает злиться.

Это всего лишь дверь.

Он ведь уже со стольким справился.

Неужели он потерпит неудачу из-за обычной коричневой двойной двери с тремя стеклами на каждой половинке? Какое-то мгновение он поиграл с мыслью разбить центральное стекло. Вышло бы быстро. Ударить локтем по стеклу, всунуть руку к замку, и дверь открыта. Потребуется десять секунд. Но он не решался. Будет слышно. Возможно, в этих роскошных кварталах звук бьющегося стекла действует хуже автомобильной сигнализации. Как только первые осколки упадут на асфальт, все окна могут заполниться любопытными лицами.

Однако стоять здесь нельзя.

Чем более неловко он себя чувствовал, тем менее естественным казалось то, что он здесь стоит. Может, немного пройтись по соседней улице? Хотя слишком далеко уходить нельзя. Вдруг кто-нибудь все-таки выйдет, когда он окажется на расстоянии тридцати, сорока, пятидесяти метров. Что тогда делать? Как безумному, нестись по улице и просить их придержать дверь, словно это дверца лифта в американском фильме. На такое обязательно обратят внимание и запомнят.

Но стоять здесь нельзя. Злость нарастала. Плохо. Если действуешь в порыве злости, легко допустить ошибку. Надо размяться. Пройтись, чтобы справиться с нетерпением и раздражительностью. Права на ошибку у него нет. Он сделал несколько осторожных шагов в сторону Стургатан, ничуть не отличавшейся по размеру от улицы, по которой он шел. Завернув за угол, он двинулся дальше. Решил, что обойдет весь квартал, и если, когда он вернется, в течение пяти минут никто не откроет дверь, то он выбьет стекло.

Стало получше.

У него появился план.

Торкель стоял в маленькой комнате, неотрывно глядя на висящую на стене белую доску.

Переместив фотографию Франка Хедена в центр доски, он изучал ее. Фотография была сделана до того, как на него обрушилась болезнь. Он выглядел сильным и очень решительным. Пристальный взгляд из-под коротко подстриженных стального цвета волос, наводящий на мысль о солдате элитного подразделения, намек на щетину на резко очерченном подбородке. Если преступником является Франк, и эту фотографию опубликуют, то все увидевшие ее скажут, что он выглядит страшно опасным.

А в настоящий момент почти все указывало на то, что преступник – Франк.

Главное: у него имелся мотив. Деньги, конечно, но в сочетании с тем, как недолго Франку осталось жить, мотив становился еще более веским. Он был вынужден блюсти свои интересы, позаботиться о будущем сына, проследить за тем, чтобы после него остались не только результаты неудачных сделок. Впрочем, другие фрагменты мозаики тоже вставали на место.

Он знал Яна Седера. Насколько хорошо, они не знали, но Франк сам признался в том, что их пути периодически пересекались. То, что он смотрел между пальцев, когда речь шла об отдельных нарушениях правил охоты, и за это Седер мог одолжить ему ружье, представлялось вполне реальным.