Пленники Амальгамы - Владимир Михайлович Шпаков

дал сбой, а может, вообще сломался, и ниточка вдруг провисла и такой тоненькой сделалась, что жуть берет. «Теперь, чудило, не ты хозяин мыслям типа “адью, возвращаю билет!”; мысли – твои хозяева! И стоит чуть поддаться, как НЕБЫТИЕ потащит тебя в свою воронку, в дьявольский водоворот, и – кранты!»

За окном раздается вой – предчувствуя ночную вахту, обозначает присутствие Цезарь. И память, хитро извернувшись, выдает историю-поддержку, повествующую о том, как пессимист Эмиль Чоран решил свести счеты с постылой жизнью и отправился вешаться на первом попавшемся суку. Всерьез решил, даже предсмертную записку написал. Так вот по дороге к лесу, куда он направлялся, к нему привязалась бродячая собака. Он гнал ее, ругался, швырял в собаку камни, а та не отставала! Отбегала, затем опять преследовала, доведя до самой кромки леса. И мыслитель, постояв у кромки, вдруг повернул назад – расценил привязчивую псину как знак судьбы.

Моим знаком стал истопник Василий, получивший прозвище Гефест. Не знаю, чем я приглянулся мрачному типу, что почти ни с кем не общался, а вот со мной заговорил. Когда Арсений начал отпускать меня за едой, возить бачки из соседнего корпуса, я иногда забегал в котельную, чтобы по-быстрому хлебнуть чайку и поговорить. Из таких пунктирных встреч и сложилась чужая судьба, не менее (скорее, более) чудовищная, нежели моя. Гефест-Василий не имел иллюзий насчет рода человеческого, не цеплялся за норму как за соломинку, точнее, за брошенный эскулапами спасательный круг. Но из черной ямы безумия – выбрался, и это главное достижение. Можно выбраться из ямы! Да, это невероятно трудно, но – можно!

Маленькая победа над собой тут же оборачивается сокрушительным поражением, когда поле битвы устилают мириады поверженных тел. Еще не утратившие свежего вида, разве что кровью слегка испачканные, тела начинают медленно разлагаться. Где похоронная команда? А нет ее; и стервятники почему-то не торопятся на пир; а тогда биомасса должна сама превратиться в прах. Что она с успехом и делает, возвращаясь к исходному состоянию. «Из праха ты взят, в прах и вернешься…» Не уверен, что правильно цитирую, зато в сути не сомневаюсь. Я – прах, вязкая липкая глина, из которой требуется опять слепить личность. Но где горшечник, способный сформовать меня, а затем еще раз вдохнуть жизнь?! Может, он ходит-бродит рядом со мной, я же с упорством, достойным лучшего применения, отказываюсь от его помощи?!

Остаток вечера провожу под окнами, за которыми виднеются человеческие головы на фоне плазменного телеэкрана. В большом доме выделена гостиная, где собралась вменяемая часть гарнизона для просмотра… Нет, не футбола или новостей – очередного фильма о хозяине. Если привстать на цыпочки, можно увидеть на экране картинку, как тот кого-то рисует. Потом кого-то лепит, потом – работает на пару с больным, и все время за кадром слышно «бу-бу-бу» комментатора. Чаще всего произносят слово Ковач, кажется, так зовут героя фильмов. Лица зрителей сосредоточенны, иногда они переглядываются и в удивлении качают головами. А заправляет всем водитель «буханки» с пультом в руках. Он нажимает кнопку, телевизор гаснет, и начинается «бу-бу-бу» присутствующих.

– Так, потише! – перекрывает гам голос водителя. – Если хотите понять суть метода – слушайте!

Он великий и ужасный, хозяин Ковач, у него море заслуг (не всеми, правда, признанных), его знают даже за рубежами страны. Так почему я шарахаюсь от него? Почему забиваюсь в угол, как таракан запечный?! «Без него ничего не получается…» – всплывает в памяти реплика. Но ведь и без меня – ничего не получится! Ни-че-го!

* * *

Черная голова Байрама маячит далеко впереди, трудно за ним угнаться. А на возгласы не реагирует! Прет вперед как танк, прямиком к поселку, и что там может произойти – одному богу известно. Остановившись на подъеме, чувствую, как сердце готово выскочить из груди. Вот сейчас грохнусь на этом взгорке, и дух из меня вон! Лишь тогда Виктор Георгиевич осознает, что прогулки с умалишенными – занятие рискованное, да что там – просто опасное! Ладно, со своей гулять бы заставлял, так ведь чужих подсовывают! А этот чужой, говорят, какими-то единоборствами в своем Ташкенте занимался, да и здесь по кожаной груше, подвешенной к дубовой ветке, беспрерывно стучит…

– Байрам! – кричу осипшим голосом. – Не убегай, подожди!

Только черная голова и не думает поворачиваться, вскоре скрываясь за взгорком. Напрягаюсь изо всех сил, едва не бегу в гору, чтобы спустя минуту застать картину: Байрам сидит на корточках и разглядывает что-то в траве.

– Что увидел? – тяжело дыша, приседаю.

– Там змея, – медленно произносит Байрам.

– Змея?!

Я готова опять вскочить, да ноги отказывают.

– Не пугайтесь, она не опасная. У нас в пустынях – очень опасные змеи, например, гюрза.

– Ну да, ну да… – бормочу, отодвигаясь от травяных зарослей.

– Бояться надо людей. Они хуже змей, особенно женщины. Лейла ударила меня сюда, представляете?

Байрам показывает на кадык, что делал не раз. Всем известна история, как молодая жена Байрама, с которой вместе занимались этими единоборствами, почему-то его невзлюбила. Наверное, странности заметила, ведь парень взялся утверждать, что все постройки вокруг – не настоящие, это декорации! И дома, и заборы, и стены квартиры – представлялись декорациями спектакля, где ему вместе с Лейлой отведены непонятные роли. Более того – он то и дело пробовал «декорации» на прочность, норовя заехать по ним рукой или ногой. Жена, понятно, бесилась и во время спаррингов вместо имитации ударов все чаще наносила их всерьез. И однажды врезала по «адамову яблоку» так, что Байрам едва не умер. Пока он умирал, Лейла собирала чемодан, мол, не желаю жить с идиотом, возвращаюсь к родителям! По совету родни парня потащили к мулле, вроде как тамошнему Гермогену. Из него долго изгоняли шайтана, тот не изгонялся, в итоге череда психушек, в том числе китайских, благо КНР неподалеку. Увы, ни народная китайская медицина, ни мусульманские сутры не оказали должного воздействия, потому здесь и оказался…

– Не все женщины плохие, – говорю, поднимаясь, – я вот с тобой гуляю, например, хотя на холмы взбираться – еще то удовольствие!

На меня устремляют внимательный взгляд.

– Вы не женщина. Вы мать. Только я забыл – чья?

Что ж, это помнить не обязательно. Главное, чтоб ты, родной, в поселок не направился, а то местные уже косятся, а кое-кто жалобы строчит на обитателей «хутора» (так назвал место нашего пребывания один из опекунов). Неделю назад явился участковый, ведь поступают сигналы от населения, если подтвердятся – примем меры! А вчера начальник местной агрофирмы на джипе примчался, орал что-то про раскопанное поле и воровство