Знак чудовища - Роман Афанасьев

Его собеседник — высокий и стройный северянин с небесно-голубыми глазами и чисто выбритым лицом — ждал. Он знал, что случилось, до него дошли слухи. Но теперь желал услышать все от свидетеля. От того, кто видел это своими глазами. Потом он все проверит. Абсолютно все. Но сейчас ему был нужен свидетель.

Крестьянин хлопнул кружкой о стол, вытер рукавом мокрые усы и гулко откашлялся.

— Значит, это, — сказал он, стараясь не смотреть в пронзительно-голубые глаза гостя. — Было это две седмицы назад. Я тогда случился поблизости от замка барона, тащил, значится, на горбе куль с мукой, для кумы…

— Что произошло?

— Ну. Прискакал, значит, к замку дракон. И давай барона выкликать.

— Дракон? Как он выглядел?

— Ну, такой вот. Как человек. На черном жеребце. И сам весь черный.

— Так это был человек или дракон?

— Дракон, значится. Морда длинная, черная, ну чисто ящерица. Голова, как у лошади, не меньше. Глаз не видно, на башке перья топорщатся — чисто змей пернатый. А из морды-то, из ноздрей — дым валит. Ну, точно как наш барон, когда гномье зелье курит. Да. А сам-то сидит на жеребце. Покрыт весь чешуей, как змий. Она на солнце блестит, переливается. И когтищи у него вострые.

— Когти? Точно?

— Как есть когти. Блестящие, длинные — ну точно, как кровельные гвозди, что мой кум кует. Такими стенку насквозь прохватить можно.

— А ноги что?

— Ноги? Да не помню уж. Ноги как ноги. В сапогах вроде.

— Хвост?

— Не упомню что-то. Нет, не было хвоста.

— Ладно. Что дальше?

Крестьянин выразительно глянул на пустую кружку. Северянин нахмурился, но все же щелкнул пальцами, подзывая трактирщика. Тот моментом очутился рядом и, подобострастно щерясь, бухнул на стол полный кувшин с пивом. Крестьянин проводил взглядом трактирщика, одобрительно крякнул и налил себе полную кружку.

— Дальше что? — поторопил северянин.

— А дальше, значит, так. Примчался дракон на коне к самым воротам. Дымом пышет, чешуей блестит, когтищами машет. И давай, значит, барона выкликать. Мол, выходи, Нотхейм, погубитель, на честный бой.

— По-человечески и говорил?

— Точно. Похож, змей, на человека. Чай промеж нас жил, таился, гад подколодный.

— И что барон?

— Услыхал. Выскочил из ворот, — и в драку.

— Прямо из дома?

— А то. Барон у нас боевой! Всегда готов. Чуть что, так сразу…

Крестьянин умолк и потер скулу. Северянин, теряя терпение, забарабанил длинными пальцами по грязным доскам стола.

— Ну же, — поторопил он. — Дальше что?

— Так вот. Выскочил барон — без доспеха, как есть. В рубахе. В руке — булава. Схватил по дороге, она у него завсегда в прихожей стоит. Дракон слез с жеребца, и как начали они биться! Барон палицей машет, дракон когтями. Бились, значит, недолго. Сначала, правда, Нотхейм когтями-то по руке получил, окровавилась рука. Но потом подналег, да как саданет булавой змея по плечу! У того колени подломились, упал — ну точно в землю врос.

Крестьянин снова умолк, поразмыслил немного, отставил кружку и приложился сразу к полному кувшину. Его собеседник вытянул длинную руку и отобрал кувшин. Пиво забрызгало и рыжую бороду, и стол.

— Дальше рассказывай.

— Ну, — протянул крестьянин, — дракон еще махнул когтями, да поздно. Барон как приложит булавой его по голове — аж гул по двору пошел. В башке — вмятина с кулак. Дракон, значится, брык — лежит, скучает. Готов, змий. Барон его за ногу ухватил и поволок к себе в подвал. Свежевать.

— Свежевать?

— Шкуру сымать. У него в подвале много чучел. Вот еще одно появилось. Срезал он с дракона рубашечку — загляденье просто. Мне кум рассказывал. Говорит — чисто кольчужка получилась, хоть на себя надевай. А голова того. Не вышло. Говорят — в куски ее барон разнес. И не собрали.

— Рубашечка, значит, — задумчиво повторил северянин. — Все?

— Все, господин хороший. Рассказал, что знал.

Гость резко поднялся, и его долговязая фигура нависла над крестьянином. Тот втянул голову в плечи и с опаской глянул вверх. Почудилось, что глаза у гостя птичьи. С черными щелочками зрачков.

В длинных пальцах, как по волшебству, появился еще один медяк. Снова глухо стукнул о стол и снова был ловко пойман.

— Как обещал, — бросил северянин.

Потом развернулся и быстро вышел из таверны. Крестьянин проводил его долгим взглядом. От него не укрылась и военная выправка гостя, и ривастанский герб на колете, прикрытый старым плащом. Да говор северный плащом не прикрыть. Но медяк приятно холодил ладонь и обещал много веселья.

— Эй, — гаркнул крестьянин, расправляя плечи. — Пива мне! Того самого, что в кувшине! И побольше. Пью сегодня за драконью шкуру, что принесла мне прибыток. Пусть хорошо ей висится на гвозде в подвале барона!

Пиво принесли. И много. Подсели знакомые, потом пошел в ход второй медяк и третий, припасенный на черный день.

Глубоко за полночь, когда гулена возвращался домой, из темного переулка навстречу ему шагнула темная фигура. Крестьянин и вскрикнуть не успел — удар по голове заставил его замолчать навсегда. Вор обшарил карманы, вывернул наизнанку пустой кошель и, ничего не найдя, растворился во тьме.

Рассказ об убийстве дракона принес деньги. Но не удачу.

В темном небе матово блестели звезды. Сквозь дыру в крыше они казались зернышками риса, что рассыпались по черному покрывалу неба. Создатель щедро разбросал их из горсти и, к счастью, забыл подобрать утерянное.

Сигмон лежал на спине и смотрел в потолок. Вернее — в ту самую дыру, что он пробил своим телом в крыше хижины Леггера. Было неудобно — глиняный пол, утоптанный до твердости камня, оказался на удивление жестким. Но тан привык. Каждую ночь он ложился на спину и разглядывал звезды до тех пор, пока не проваливался в темную бездну сна. Зато утром, открывая глаза, он сразу видел клочок синего неба, как заплату на потолке. И это ему нравилось. Чинить крышу он не хотел.

Он вообще ничего не хотел. Проведя в хижине Леггера два долгих месяца, он постепенно отвык чего-либо хотеть. Сначала, в первые дни, он сделал многое. Для начала он отыскал останки мага — их не тронули ни звери, ни птицы — и закопал их недалеко от края обрыва. Сигмон не знал, как надо хоронить магов. Даже представить себе не мог, этим всегда занимались другие маги. Поэтому он просто выбрал самое красивое место у обрыва и зарыл все, что осталось от Леггера. Разровнял землю, сделал все так, чтобы никто не догадался, что здесь могила. Ему казалось, что так и надо. Еще при жизни маг ушел от шумного мира и наверняка не захотел бы, чтобы его тревожили и после смерти.