Свидание - Владимир Михайлович Андреев

и посмотрела на Зойку своими спокойными, добрыми глазами. — Что же нам делать?

— Не знаю. Но я не позволю, — твердила упрямо Зойка. — Нет, нет, никогда не позволю.

Докторша пожала плечами и снова вздохнула:

— Что же нам делать? Ведь она старшая, ты понимаешь, значит, надо мириться — тебе, а не ей.

Зойка стиснула руки.

— Нет, нет, я не могу. Если так — я просто уйду.

— Вот тебе раз. — Докторша была удивлена, но едва ли до конца понимала, как это серьезно для Зойки. — Это уж слишком! Ну, ну, какая горячка, — она улыбнулась. — Всегда найдется человек, где бы ты ни работала, которому придется подчиняться, к которому придется подстраиваться. Не у всех, далеко не у всех, покладистые характеры.

— Ах, вы ничего не понимаете!

— Ладно, ладно, не понимаю. Ты понимаешь, — буркнула докторша, все еще не принимая Зойкины слова всерьез. — Тебя обидели — ты разволновалась. Дай-ка я тебе дам что-нибудь выпить, ты успокоишься.

Зойка покачала головой: уязвленная гордость, обида, самолюбие все еще бушевали в ней.

— Вот что, — она запнулась и вытерла губы. — Пусть летит все к черту. Я пойду и скажу Стекловой все, что думаю.

Она встала и направилась к двери. Докторша поняла: еще минута — и эта девочка, уйдет, и что она скажет там, что выпалит Стекловой — неизвестно. Но дров она наломает — уж точно.

— Стоп, стоп… Подожди-ка, — торопливо заговорила докторша. — Какая ты быстрая! Пришла к врачу, и вот тебе раз. Нет, я тоже на службе. Ну-ка, сними быстренько кофточку.

Докторша всю жизнь проработала среди летчиков. Она любила этих девчонок с серебристыми птичками на жакетах. У нее самой росли две дочери, и одна из них тоже собиралась летать. Докторша понимала, что Зоя поступила опрометчиво, но ей было жаль девчонку.

— Дыши. Еще раз — глубже. Хорошо. Да, нервишки подгуляли, — объявила она, осмотрев и прослушав Зою. — Работать в воздухе, пожалуй, нельзя. Я тебе дам освобождение денька на два.

— А потом?

— Что потом? Подумаешь как следует, взвесишь все и пойдешь, куда прикажут.

Складывая стетоскоп, докторша еще раз посмотрела на Зою внимательно и вдруг подмигнула. Ее полное лицо расплылось в улыбке.

— Ладно, ладно. Будь посерьезней и отдохни.

Глухой гул сопровождал Зою, пока она шла по коридору. Гул превратился в мощный рокот, когда она вышла на улицу. В небе медленно плыл, делая полукруг, тяжелый реактивный самолет. Машина развернулась и взяла курс на восток. Через пять минут нарождался уже новый гул, ревущие ноты то возникали в нем, то пропадали. Зоя знала, это самолет приблизился к взлетной полосе. И когда он взлетит, появится новый… Бесконечный гул стоял на аэродроме.

— Очень жаль, Садчикова, — сказала хмуро Стеклова. — Очень жаль. Но запомните: вы должны предупреждать о болезни заранее.

— Хорошо, — ответила тихо Зоя, глядя куда-то в сторону.

Все это происходило зимой, а сейчас разгар лета. Но Зойка ничего не забыла. Суровая начальница над бортпроводницами ставит иногда Садчикову в пример как дисциплинированную. Она ничего не знает. А докторша при встрече всегда хитро улыбается. Эту толстуху докторшу Зоя будет помнить долго.

«Корректность и вежливость!» Лысый пассажир занят внучкой, он бубнит и бубнит ей о чем-то, возможно, инструктирует, как держать пальцы на клавишах, чтобы они точно соответствовали нотам. Девочка слушает, а может, это только кажется, что она слушает. Подперев ладонью розовую пухлую щечку, она, полуприкрыв глаза, смотрит в иллюминатор и, наверно, думает о разных прекрасных и далеких от разговора вещах.

Теплота и нежность вдруг коснулись Зои. Проходя через салон, она задержалась на секунду и быстрым ласковым движением погладила девочку по туго зачесанной темной головке.

Глава пятая

Если Пелагея Ивановна приходила после своей тяжелой дневной работы домой и знала, что вечером будет одна, ею, что бы она потом ни делала — пила чай, разговаривала с соседями, шила на машинке, — завладевала беспричинная грусть о Зое. И ползли тогда в ее материнскую голову разные страхи: то казалось, что с самолетом что-нибудь случилось, то представлялось, будто обижает кто-то Зойку… Много разного лезло в голову, и уж готовила она про себя всякие слова, которыми будет отговаривать дочку от опасной работы, и была вялой весь тот вечер.

Но вот возвращалась из очередного рейса Зоя.

— Налеталась!.. Напрыгалась?.. — больным, ноющим голосом спрашивала ее Пелагея Ивановна, пристально оглядывая дочь.

— Нет! Нет! Не налеталась! — отвечала звонко Зоя. — А прыгать только еще собираюсь…

— Тебе шуточки, — кивала головой Пелагея Ивановна. — Ты всерьез не можешь… — И, словно обрадовавшись, что может излить все свои страхи, она торопливо рассказывала про многие тяжелые случаи, которые возникали в ее воображении.

Зоя слушала мать, но, казалось, думала о чем-то своем. Ее тонкая фигурка — в кружевной кофточке, в чуть расклешенной юбочке — будто слегка покачивалась. Слова матери об опасности, о том, что надо найти другую работу, звучали для нее не всерьез.

— Мало того что отец на войне погиб, так еще и за дочку день и ночь молись.

Тут Зоя вдруг вздрагивала, вся выпрямлялась, бросала вытянутые руки на плечи матери, заглядывала ей в глаза:

— Ну и придумываешь, ты, мама. Люди в космос летают. Вот это да. Вот это герои! А тут на самолете. Отсталая ты у меня. Такие ли бабушки путешествуют. Вот как-нибудь с тобой вместе соберемся, тогда увидишь — ничего страшного… Придет время, и в институт поступлю, вот только выберу как следует, чтоб не ошибиться.

Мать поднимала на дочь глаза, проходила минута-другая, и она переставала жаловаться. И, крепко прижавшись друг к другу, они потом сидели рядом на старом диване, как давнишние друзья, молчали и думали. И на помолодевшем лице матери уже играла радость: дочь рядом, она совсем взрослая, она умно говорит и любит ее, она знает больше, и не надо ей мешать.

Так было на первых порах, когда Зоя только-только начинала летать. Теперь Пелагея Ивановна думает по-другому, она привыкла к воздушным рейсам, дочери, к ее быстрым приездам и таким же внезапным отъездам и смотрит на ее дело проще, как и на всякую работу, хотя нет-нет, а старые страхи вдруг и напомнят о себе.

Сегодня они пили чай с московскими конфетами и обсуждали, надо ли оклеивать комнату новыми обоями или можно подождать.

За окном уже угомонились ребята, весь день игравшие в футбол, в прыгалки и еще во что-то.

Пелагея Ивановна придвинула настольную лампу и села за машинку. Крутя правой рукой колесо, стала строчить куски оранжевой материи, из которой должно получиться Зое платье.

Зоя сидела за тем же столом, листала журнал мод, принесенный