Секретные поручения - Данил Корецкий

— Вот и разберись, — сказал Степанцов. — Ты же любишь все знать!

Они многозначительно переглянулись.

* * *

Виталию Старыгину летом исполнилось двадцать три, и он совсем не был похож на своего покойного брата-шоферюгу. Лицо узкое, вытянутое, спокойные выразительные глаза. Виталий учится на четвертом курсе искусствоведческого факультета Российского Гуманитарного университета — единственного частного вуза в Тиходонске, где профессорский оклад колеблется в пределах семисот долларов, а семестр обучения стоит полторы тысячи.

— Наверное, никто больше не придет, — сказал он ломким баском, оглянувшись еще раз через плечо. — Без четверти три. Может, вы меня тоже отпустите?

— Нет, не отпущу, — сказал Денис. — Идем.

Кроме Виталия, он вызвонил накануне еще двоих: отца и сестру Берсенева. Те довольно сдержанно пообещали ему, что придут сегодня ровно в два к зданию прокуратуры. И вот — не пришли. Виталий, напротив, явился минута в минуту, в балахонистом пальто из шотландки, джинсах и огромных тяжелых башмаках. Студент, одним словом.

Они еще постояли около «уазика», ожидая, когда вернется шофер, который зашел попить кофе к Снетко. Шофер вернулся с лицом голодного Дракулы; он был очень недоволен начальством, которое заставляет подчиненных выходить по субботам, — и собой, который этому начальству легкомысленно потакает.

— В душе вы, видно, иудей, — неожиданно сказал Виталий шоферу.

Тот обернулся к нему, белый, как стена.

— Че сказал?..

— И начальник вам нужен тоже — иудейский, — добавил вежливо Виталий. — Чтобы по субботам шабаш, на праздники — маца, и семисвечник чтобы в офисе горел день и ночь.

— Денис, кто этот павлин, мать его? — хрипло произнес шофер, забираясь на свое сиденье.

— Ладно, поехали, — сказал Денис.

Поехали. Шофер дергал рычаг переключения передач, будто хотел выдрать его с мясом. Виталий как ни в чем не бывало достал из внутреннего кармана томик испанской переводной поэзии, стал читать, близоруко водя носом по строчкам.

— Извини, — сказал Денис. — Как ты думаешь — почему остальные не пришли?

Старыгин-младший еще немного «понюхал» страницу, потом заложил ее спичкой.

Поднял голову, сказал:

— Не знаю.

Снова открыл книгу и продолжил чтение.

— Ну вот твои родители, — не отставал Денис, — они ведь тоже не пришли, хоть и знали, что от них кое-что зависит. Это что: брезгливость, нежелание тревожить старые раны?..

— Страх, — сказал Виталий. — Отец боится, что, когда увидит берлогу этого убийцы, он потом подожжет весь дом. Сколько там этажей — пять? девять? Все равно не удержится, придет как-нибудь под вечер, подожжет.

— Но ведь Есипенко мертв.

— Отцу плевать. Жора всю семью кормил.

— А ты…

— Я учился. Брат сказал, чтобы я учился. Большие деньги зарабатывал, хватало и на учебу мою, и на дом. На все хватало.

Шофер резко, с нервами, притормозил перед светофором, Денис ткнулся лбом в спинку переднего сиденья.

— А евреев почему не любишь? — спросил он Виталия.

Тот опять читал, прислонившись плечом к окошку.

— Долго рассказывать.

На квартире Есипенко их ждали Паршнов с понятыми — тихими пожилыми супругами, принаряженными, словно на праздник. Работы для Дениса было немного, поскольку Дрын обходился минимумом обстановки: четыре стула, диван-кровать, подсервантная тумба, уставленная посудой, платяной шкаф, холодильник, — и огромный, в полстены телевизор «Филлипс» с высокими колонками.

— Посмотри, нет ли тут знакомых вещей, — Денис распахнул дверцы шкафа.

Виталий подошел, заглянул, засунул в ворох вещей обе руки и принялся сноровисто их перебирать.

— Вот, кажется, Жорина… Он ее как раз перед последним рейсом купил.

Виталий вытащил короткую кожаную куртку апельсинового цвета, почти новую.

— Да, точно, вот тут пятнышко…

В тумбе валялись несколько книг и видеокассеты, там же находилась картонная коробка, в ней пар пять наручных часов — с ремешками и без ремешков, все недорогие массивные в хромированных и обтянутых резиной корпусах, с пестрыми циферблатами…

Денис поставил коробку на стол.

— А здесь нет ничего знакомого?

Помрачневший после первой находки Виталий поворошил тонкой рукой хромированно-резиновый клубок, взял один корпус, повертел и бросил, потом — другой.

— Да, вот они, — сказал он, подходя к Денису и передавая ему часы. — Тут даже надпись выгравирована: «Жорка, не спи, держи баранку. Капитан Вайт. 14.06.93».

Это я ему подарил, когда первый курс закончил.

Денис взял часы, недоверчиво посмотрел на надпись.

— Капитан Вайт?

— Ви-Ай-Ти — от слова «Виталий», — сказал Старыгинмладший.

— Сейчас ты весь такой ортодоксальный, не похоже это на тебя. Ви-Ай-Ти…

— Это было три года назад.

Спокойные выразительные глаза.

— Хорошо, — кивнул Денис. — Тогда составим протокол, и-по домам.

К пяти часам с делами было покончено, квартира опечатана, протокол — подписан.

— Извини, конечно, — сказал Денис Старыгину-младшему, когда они вышли на улицу, на скользкий от листьев асфальт. — Но вот ты говоришь: Жора зарабатывал большие деньги, всю семью кормил, тебя на ноги ставил. А как ему удавалось зарабатывать столько?

Виталий достал из кармана платок, деликатно промокнул им ноздри. И сказал вдруг как ни в чем не бывало:

— Он наркотики возил — героин и коку. Для протокола я это не повторю, а вы никогда не сможете доказать, что я что-то знаю и скрываю.

Денис закурил, совсем забыв про любимый мундштук. Виталий отвернулся от летящего в его сторону дыма.

— Жора в «Пирожок» пошел работать, когда у отца инфаркт случился, а меня с филфака поперли. Он иногда по две тысячи баксов в месяц приносил. Матери цветы покупал, когда шел с работы.

— Так, значит, именно в «Пирожке» он занялся наркотиками?

— Да.

— И там до сих пор…

— Не знаю. И не спрашивайте лучше. Ненавижу евреев и наркоманов… Никого так не ненавидел. Только говорить все равно ничего не буду.

— Твой брат зашибал деньги на этих самых наркоманах.

— Да! А я на эти деньги учился! Кватроченто, Козимо Медичи, Брунеллески"

Мазаччо, Альберта и Гиберти!.. Через год с университетской коркой я смогу свалить отсюда в Москву или даже в Милан, найти приличную работу, купить дом и оригинал Климта на стену б гостиной — именно этого Жорка и добивался! Он знал, что сам никогда не выйдет в люди, так и будет крутить свою баранку, пока не свихнется, а я — я умный, я выйду! Вам понятно?..