Наследница трех клинков - Дарья Плещеева

Эрика опустила голову. Больше всего ей хотелось оказаться в доме дядюшки Гаккельна, запереться в спальне и выплакаться. Она понимала – Шешковский одновременно говорит правду и лжет. Правда – о нравах в российской столице, а ложь – в том, что Степан Иванович сводит разговор на безымянных молодых вертопрахов, а от подробностей Валентиновой дуэли увиливает. Стало быть, через месяц после обручения он увивался за другой женщиной… ну конечно, отчего бы не поразвлечься со столичной щеголихой, а доверчивая курляндка будет ждать в своей усадьбе хоть до второго пришествия!..

Поручик Шешковский налил воды из хрустального графина, предложил Эрике, она оттолкнула руку.

– Не надо, благодарю!

Степан Иванович хмурился – не будь тут сына, он добился бы правды испытанными методами. А сейчас – изволь корчить из себя галантного маркиза. Однако, если девчонка знает нечто любопытное о французах, то придется…

– Вы говорите, мадемуазель, – сказал он. – Молчать вредно, в молчании рождаются и крепнут дурные и обидные мысли. Наш высший свет спасается лишь болтовней. Если бы они задумались о себе в молчании – они бы все сошли с ума.

– И совершенно бы этого не заметили, – добавил поручик Шешковский. – Мадемуазель, вы просили меня привести вас сюда – может быть, вы поспешили с этой просьбой?

И тут Эрика вспомнила, для чего бесстрашно отправилась в самое логово Шешковского.

– Нет. Я все расскажу. Пусть даже во вред себе. Нечаев вел себя так странно оттого, что ввязался в плохую историю, но французы тут ни при чем! Он уговорился похитить дочь госпожи Егуновой…

– Ту, что скрывали в Курляндии? – вспомнив разговор с Бергманом, уточнил Шешковский.

– Да. Но с ней случилась беда. Она убежала от своих опекунов и упала в пруд. Она утонула… и так вышло, что вместо нее в Санкт-Петербург увезли меня… А мне нужно было туда попасть во что бы то ни стало, и я притворилась, будто я – это она… Вот и все! Он был занят только мной, он скрывался, потому что должен был прятать меня! Я знаю, это дурно, это все очень дурно, но это все же лучше, чем служить врагам своего Отечества! Накажите его за то, что он увез из дому незамужнюю девицу!

– То есть, вас, мадемуазель? Но объясните мне, ради Бога, как вышло, что вы едва не обвенчались с Фоминым? Ведь вы оба уже стояли перед так называемым алтарем с венчальными свечами… кстати об алтаре… это дело тоже нельзя оставлять без последствий, тут налицо едва ли не богохульство… – пробормотал Шешковский.

– Я ничего не понимала, ведь со священником все говорили по-русски, – вывернулась Эрика. – И только той ночью появились французы. А раньше он ни о чем французском даже не упоминал, кроме разве что пудры и ароматной воды. Той ночью нас спасли два кавалера, и оба они потом утверждали, будто давние знакомцы Нечаева, но он никак не мог их вспомнить. Одного звали Бурдон, другого – Фурье.

– Бурдон? Именно так, мадемуазель? – Шешковский насторожился, уж больно занятным было сходство прозваний: Бурдон – шмель, Фрелон – шершень…

– Да, господин Шешковский. Бурдон и Фурье. Мы с моей компаньонкой стояли рядом и все слышали. Ведь никто не подозревал, что я знаю французский язык. Нет, Нечаев ничего общего с французами не имел! Клянусь вам!.. Хотя нет – с одним французом он случайно познакомился в Риге, это было при мне. Вот единственный француз, с которым мы его видели, – и я, и женщина, которую ко мне приставили, и господин Воротынский. Только он, этот… этот господин… кажется, его звали Бротар… Клянусь вам, других французов за все это время не было ни в Царском Селе, ни в том доме на Невском проспекте.

– Бротар?! Отлично, мадемуазель! – воскликнул Степан Иванович. – Вот это я и желал от вас слышать! Этого мне и недоставало! Когда вы видели в Риге Бротара?

– Это был конец августа или самое начало сентября, – ответила, уже чуя неладное, Эрика. – Меня должны были везти в Москву, но открылось, что там чума.

– Да, батюшка, – подтвердил поручик Шешковский. – Это точно был конец августа.

– Итак, Нечаев встретился в Риге с Бротаром, который сейчас объявился в столице и ведет себя очень подозрительно? – Степан Иванович нехорошо усмехался. – И вы полагаете, будто это было случайно? Мадемуазель, я бы на вашем месте не впутывался в историю с французскими агентами. Сейчас вы сказали мне очень важную вещь – и моя уверенность в виновности Нечаева окрепла. Вы молоды, мадемуазель, вам нужно позаботиться о своем будущем, вам нужно беречь свою репутацию, а не поднимать шум в свете из-за ничтожного авантюриста.

– Но он лишь в Риге познакомился с Бротаром! – возразила Эрика. – Ему незачем было передо мной притворяться, он же считал меня дурой!

– Он мог притворяться перед товарищем своим, Воротынским.

– Нет, ваше превосходительство, нет! – Эрика уже кричала. – Сейчас я все расскажу вам, вспомню все мелочи!

– Ради Бога, тише, мадемуазель… – Шешковский поморщился. – Я вам сочувствую, вы по глупости связались с шайкой мерзавцев. Но своими показаниями вы эту оплошность искупили. Нечаев не стоит вашего беспокойства. Сынок, ты сейчас отвезешь мадемуазель, куда ей будет угодно…

И, представив, как в каземате выложит Нечаеву о его рижской встрече с аббатом-расстригой, обер-секретарь Правительствующего Сената потер руки и тихонько засмеялся. Это был знатный подарок, за такой подарок девчонку даже можно было как-то наградить… отпустить восвояси – разве это в ее положении не награда?..

Степан Иванович встал из-за стола, всем видом показывая: ты, беспутное дитя, можешь убираться, а мне время ехать в казематы, докапываться до глубины государственной измены.

– Нет, нет, вы должны меня выслушать!

– Увольте, мадемуазель. Вы уже все сказали.

От этого ехидного голоса Эрика окаменела. Она поняла, что сама, своими руками, погубила Нечаева.

Мишке грозило то, что хуже смерти: позор, бесчестие, плети, Сибирь, Нерчинские рудники. И это не было следствием его ошибки, недосмотра, даже разгильдяйства. Это был узор, старательно вышитый самой Фортуной, в нем сошлись концы с концами и все указующие персты следствия уткнулись в Мишку.

– Ваше превосходительство! Выслушайте, я вас умоляю! – воскликнула Эрика, заступила дорогу Шешковскому, упала на колени и обхватила его за ноги, прижавшись лицом к атласным штанам.

– Сынок, – сказал на это, не теряя хладнокровия, Степан Иванович, причем сказал по-русски. – Пособи-ка… За девку тебе премного благодарен, а теперь ее надобно выпроводить.

– Ваше превосходительство! Спрашивайте меня – я все расскажу! Я все это время при нем была! И в Курляндии, и в Риге! Он не злоумышленник! И с проклятым Бротаром случайно повстречался!

– Да, батюшка, – ответил отцу очень расстроенный всей этой сценой поручик Шешковский и нагнулся, чтобы отцепить Эрику от отцовских ног.

– Нет, нет! – отбивалась она.

– Да что ж мне, сударыня, лакеев позвать? – спросил Степан Иванович. – Встаньте, право, неловко. Да встаньте же! Или вам угодно со мной ссориться?