Пятьдесят лет в Российском императорском флоте - Генрих Цывинский

Балтийский флот судов имел очень мало. За границу посылался лишь один отряд из трех броненосцев («Слава», «Цесаревич» и «Александр II») под командою контр-адмирала Литвинова с молодыми гардемаринами. Он ходил на один год в Средиземное море. В Балтийском море плавали только учебные отряды: артиллерийский, минный и кадетский. Ввиду печального результата японской войны Государственная Дума под науськиванием писателей «Брута» и Меньшинова, открыла кампанию против Морского ведомства, требуя реформ и сокращения личного состава. Министерство представило проект программы постройки нового боевого флота (дредноуты, крейсера, истребители, подводные лодки и прочее) и требовало ассигнования на это свыше 500 миллионов рублей. Дума отложила ассигнование до проведения новых реформ и поголовного увольнения в отставку старых адмиралов и высших чинов Морского Технического Комитета, Главного Морского Штаба и Адмиралтейств-Совета.

В угоду Думе в ту зиму «жертвою пало» около 20 человек: адмиралы Скрыдлов, Верховский, Вирениус, Нидермилер, Никонов, Лавров, Рожественский и многие другие, и сам министр, старый адмирал Диков, подал в отставку. Его сменил молодой контр-адмирал Воеводский, но Дума не могла его переварить. Вместо него в Думе являлся товарищ министра контр-адмирал Григорович. Этот умел ловко подлаживаться, обещая Думе все что угодно и какие угодно реформы.

Реформы состряпали в 2–3 месяца, переменив названия нескольких высших учреждений. Морской Технический Комитет переименовали в Главное Управление Кораблестроения, а Главное Управление Кораблестроения в Главное Хозяйственное Управление, Морской Корпус — в Морское Училище, Главных инспекторов назвали начальниками Отделов. Но адмирал Григорович под шумок дебатов отважился на свой страх заложить в Петербургском Адмиралтействе четыре дредноута по проекту Куниберти по 23000 тонн водоизмещения. Молодой министр, выскочивший по случайной протекции на этот пост и сам не имевший вице-адми-ральского чина, оттягивал представление Государю о производстве меня и еще двух контр-адмиралов — Успенского и Лилье, имевших ценз, на высший чин.

В мае я нанял в Гатчине зимнюю дачу и переехал туда с семьей на круглый год. Это требовалось для здоровья младшей моей дочери Ольги, несносившей петербургского климата. Дочь моя младшая Ольга перешла в Гатчинскую гимназию. В Петербург я ездил раза два в неделю в разные комиссии, а все остальное время мы жили в Гатчине, точно в курорте; гуляли в Приорате, в дворцовом парке с его живописными прудами и прозрачной, на редкость, водой. Бывали часто в зверинце, там целыми стаями пасутся олени, было там несколько медведей, лисиц и одна ручная волчица. Сын ходил в это лето в первое кадетское плавание, но в конце июля их отпустили на каникулы до 1 сентября. Весь август занимался велосипедным спортом, в котором он достиг виртуозной ловкости. Вдвоем с сестрой они устраивали по временам дальние экскурсии, например, в Царское Село или в Павловск и обратно.

В это лето товарищ министра адмирал Григорович поручил мне принять в казну недавно построенную на Копейском озере (у южного берега Финского залива, за Красной горкой, возле Копорской бухты) пристрелочную станцию для мин Уайтхеда. Между озером и берегом Капорской бухты был шириною 2 версты перешеек, поросший лесом, через него была проложена на высоких столбах проволочная висячая дорога, соединяющая пристань бухты со станцией. По проволочным канатам действием электромотора катались взад и вперед подвешенные кресла для пассажиров. Таким же образом пересыпались с пристани на станцию привезенные для пристрелки мины и разные грузы. Летом в хорошую погоду такое воздушное катание над лесом доставляет забавное удовольствие.

Окончив приемы, я вернулся в Капорскую бухту, а оттуда на миноносце зашел в Кронштадт навестить семью адмирала Вирена, назначенного Главным командиром.

В осень Государь проездом в Ливадию остановился в Севастополе, чтобы сделать смотр стрельбам и маневрам бывшей моей эскадре; за эти маневры сопровождавшие его министр Воеводский и контр-адмирал Бострем были произведены в вице-адмиралы.

ЧЕРЕЗ СИБИРЬ ВО ВЛАДИВОСТОК

В феврале, когда во флоте производятся так называемые инспекторские смотры, я получил приказ: произвести инспекторский смотр экипажам и судам Петербургского порта, а затем произвести смотр Тихоокеанской эскадре и судам Владивостокского порта. В течение 10 дней делал смотр зимующим на Неве кораблям, а на берегу — экипажам и порту. Мне в помощь был назначен флаг-офицер, молодой энергичный лейтенант.

10 марта мы с ним отправились во Владивосток по Северной дороге через Вологду и Вятку. Я взял купе 1-го класса в очень удобном новом поезде, и за 10 дней долгой дороги мы составили подробный отчет о Петербургских смотрах. Я был очень доволен, что этот случай, хоть из окна вагона, дал мне возможность увидеть Сибирь и север России. Вскоре за Уралом путь шел по бесконечным степям с богатой черноземной почвой; далее, в бассейне Енисея, потянулась тайга непроходимых лесов, затем Красноярск с исполинским мостом, и на 6-е сутки мы прибыли в Иркутск.

Здесь пересадка в другой поезд. Петербургский поезд, пройдя 4000 с лишком верст, подлежал осмотру и ремонту. За Иркутском поезд, подойдя к Байкалу, сворачивает вправо и описывает дугу по крутому обрыву южного берега озера и идет по кругобайкальской дороге. Вид этого дикого места весьма живописен: в глубоком ущелье величественных гор, поросших зеленым девственным лесом, лежит Байкальское синее море. За Байкалом — Чита, потом граница Манджурии. В манджурских степях часто попадались степные пожары: горела сухая трава на большом протяжении по всему горизонту, а иногда и вблизи самой дороги. Нам говорили, что местные жители — манджуры сами поджигают траву для удобрения почвы. Пошли манджурские станции: Хайлар, Цицикар и Харбин. Потом опять граница, русский Никольск и наконец Владивосток.

В Иркутске села бальзаковского возраста миловидная дама; провожавший ее молодой подпоручик очень трогательно с нею прощался. На пути за обедом, в столовом вагоне-ресторане, она оказалась весьма общительной и заговорила сама с моим адъютантом. Ездила в Иркутск к родным, а теперь возвращается к своему мужу — командиру полка в глухом Никольск-Уссурийске. Это был городок (не доезжая до Владивостока) исключительно военного характера. В нем стояло расквартированными несколько полков. Молодой лейтенант — высокий красивый брюнет — ей, видимо, очень понравился. Было несомненно, что эта полковая дама была из числа тех, что любят слушать «ночных соловьев». Лишь неудобная обстановка вагона была помехой полному успеху этого краткого дорожного романа.

Во Владивостоке была уже весна, лед растаял, и горы кругом зазеленели. Контр-адмирал Успенский (в одном со мною чине, но моложе по службе) флаг держал на крейсере «Богатырь» и жил на нем всю зиму, хотя был в вооруженном резерве. Под его командою состоял весь местный флот, в том числе и портовые суда. Я поселился во дворце командира порта и ежедневно с утра выезжал на рейд для смотра судов.

Затем был осмотрен порт, мастерские, арсенал с артиллерийскими и минными складами. Два дня ушло на смотр сибирскому экипажу, в котором были обнаружены значительные злоупотребления экипажного казначея. Мне было очень жаль командира — человека вполне честного, георгиевского кавалера (он плавал со мною на «Мономахе», будучи еще молодым мичманом), доверявшего казначею, который его же и подвел. Мы употребили целый день на поездку на Русский остров для осмотра пристрелочной станции, устроенной в бухте Новик для мин Уайтхеда. По случаю наступивших праздников пришлось оттянуть окончание смотров до 3-го дня Пасхи.