Хранитель лаванды - Фиона Макинтош

— Давно не видел, как мужчины бреются… — вздохнула старуха. — Ему нужен отец.

Люк взял ее за руку. На ладони кожа у Мари была огрубевшей и толстой, но с тыльной стороны — истончившейся, точно пергамент. Костяшки пальцев распухшие, изуродованные артритом. Он поднес скрюченную руку к влажной щеке.

— Он скоро вернется, Мари. Вот проклятая война закончится, и ваша семья снова будет вместе. Берегите себя и Робера, продержитесь еще немного.

Она посмотрела на его отражение в зеркале.

— Лизетта, верно, уж по тебе истосковалась.

Люк накрыл руку старухи своей.

— Не знаю.

— Что ж, ступай к ней и выясни. — Мари хмыкнула. — За женщинами надо ухаживать, Люк… даже во время войны.

Он вздохнул и посмотрел на каменный дом с черной черепицей и симметричными окнами. Краска на рамах облезла, деревянная дверь покосилась. Мари права. Пора уходить. Он будет скучать по этому маленькому раю: здесь он был в безопасности, получил возможность исцелиться… и не только физически.

— Эх, пора уходить, да вот не хочется…

— Знаю. Но ты еще вернешься, я уверена.

Люк кивнул.

— Робер поймет?

— Вы с мальчиком очень сблизились. Дети — крепкие существа. Не переживай из-за него.

Робер оставил в покое ослика, которого звали Бернаром, и подбежал к Люку. Раздетый до пояса, тот вытирал с лица последние хлопья пены. Робер притащил ему одну из отцовских рубашек, а Мари начистила Люку ботинки и выбила пыль из штанов.

Взяв у Люка полотенце, Робер гордо показал на рубашку, что висела рядом на яблоне.

— Папа возражать не станет.

Люк благодарно взглянул на Мари.

— Когда-нибудь я отплачу вам за доброту.

Старушка шикнула на него.

— Мы все делаем, кто что может. Робер давно гадал, что это у тебя за мешочек на шее. Скажу честно, мне тоже любопытно, но я запретила ему приставать к тебе. Это от Лизетты?

Люк покачал головой.

— Бабушка дала. Она верила, что лаванда — волшебный цветок. — Глаза у Робера округлились. — Сказала, если я всегда буду носить мешочек с семенами, это меня защитит.

Мари усмехнулась.

— Бабушкам всегда видней.

— Разумеется. Не стану спорить.

Люк, морщась от боли, надел чистую рубаху. Придя в сознание после контузии, он нащупал на затылке шишку размером с кулак, а со спины все еще не сошли синяки. Повезло, что все кости целы. Голова перестала болеть, а солнечный свет больше не резал глаза.

Люк медленно застегнул рубаху. Повисшее в воздухе напряжение раздирало ему душу. Робер ужасно огорчился, что он уходит, да и Мари, несмотря на храбрую улыбку и мудрые слова, тоже будет по нему скучать.

— Как жаль, что вы уходите, месье Люк, — грустно сказал Робер и виновато покосился на бабушку.

Люк сглотнул и присел на корточки перед мальчуганом.

— Обещаю, что непременно вернусь. У меня тут возникла одна идея… Найдется у вас иголка с ниткой?

— Зачем тебе? — удивилась Мари.

— Увидите.

— Погоди, сейчас принесу.

Скоро она вернулась и протянула Люку иголку.

— Смотри, — велел Люк мальчику, воткнул иголку себе в большой палец и выдавил капельку крови, темную и блестящую. — Можешь сделать то же самое?

Робер испуганно заморгал, но потом взял иголку и храбро кивнул.

— Это называется — клятва на крови. Ее нарушать нельзя.

Эти слова мгновенно придали мальчику мужества. Он ткнул в палец иголкой и тихо ойкнул.

— Ты очень храбрый, Робер, — похвалил Люк. — Теперь сдави, вот как я.

Робер повиновался. На пальце появилась такая же капелька крови, как и у Люка.

— А что теперь? — спросил мальчик.

— Теперь прижмем пальцы друг к другу, вот так, — пояснил Люк, подмигивая Мари и поднося ладонь к ручонке Робера. — Отлично. Надо, чтобы наша кровь смешалась.

Робер завороженно глядел на него.

— А зачем?

— Теперь мы с тобой — кровные братья. Такие узы нерушимы.

Мальчик пристально рассматривал алое пятнышко на пальце.

— Месье Люк, у нас одна кровь.

Люк кивнул.

— Я, Лукас Равенсбург, известный также как Люк Боне, торжественно обещаю вернуться.

Мари ласково коснулась его плеча.

— Люк, женщине нужна любовь. Не мешкай, ступай к ней. А как женишься, привози ее сюда.

Люк обнял их обоих и, упаковав в заплечный мешок немного припасов, двинулся в путь. Прощаясь с Робером и Мари, он подумал вдруг, что за последние несколько лет вся его жизнь только и состоит, что из разлук. Но сюда он обязательно вернется. Люк обещал себе это, а заплаканный шестилетка посылал ему воздушные поцелуи и кричал:

— Не забывайте меня, месье Люк! Не забывайте свое обещание!

17 июля 1944

Килиан еще раз перечел записку Лизетты. Читать было больно — он очень скучал без возлюбленной. Он вчитывался в скупые строки, пытаясь понять, отчего Лизетте, несмотря на все предупреждения, понадобилось связаться с ним.

Мой дорогой Маркус!

Не стану тратить слова понапрасну. Я люблю тебя и отчаянно скучаю по тебе. Мне надо тебя увидеть, если уж мы не можем позволить себе большего. Мне это жизненно необходимо. Помнишь наш прощальный разговор? У меня есть что тебе предложить.

Умоляю тебя о встрече. Где угодно, в любое время.

Твоя Лизетта .

Последний раз они виделись неделю назад, перед высадкой союзников в Нормандии. По радио тогда только и говорили, что атака начнется с порта Кале, но союзники ошеломили всех неожиданным маневром.

Командующего группой армий «Запад» сменили — верный признак наступающей паники. Шербур пал, де Голль организовал временное правительство, а генерал Дольман скончался от инфаркта после поражения при Шербуре, хотя ходили упорные слухи, что на самом деле он покончил с собой. Было объявлено, что Роммель получил в Нормандии серьезное ранение. Килиан покачал головой. Оккупированная Франция — последний оплот германского могущества — понемногу высвобождалась из-под власти завоевателей.

Дурные вести лишь укрепляли в Килиане верность заговору. Как жаль, что из предыдущих попыток ничего не вышло — возможно, тогда бы Германии удалось хоть отчасти вернуть утраченное достоинство. Если ничего не предпринять в самое ближайшее время, союзники разобьют врага наголову и сами расправятся с Гитлером. Тогда не будет никаких договоренностей, никакого перемирия. Иногда Килиану казалось, что уже слишком поздно, время упущено.