Сказки старой Англии - Редьярд Киплинг

– Добро пожаловать, – сказал он. – Я тебе рад.

– Добро пожаловать, о князь Церкви! – отозвался Пак.

Архиепископ поклонился и прошел дальше, в сторону купели. Его одежда мерцала в полумраке, точно крылья ночного мотылька.

– У него и вправду какой-то княжеский вид, – сказала Уна. – Но куда же он ушел?

– Просто осматривает церковь, – пояснил Пак. – Он это очень любит. А что там за шум?

Из-за перегородки послышались голоса: та леди, что приезжала поупражняться на органе, объясняла что-то мальчишке, который раздувал мехи.

– Тут, пожалуй, и не побеседуешь, – прошептал Пак, – пойдемте-ка в Панаму.

И он повел их в самый конец южного придела, туда, где на старинной железной плите чудны́ми угловатыми буквами написано: Orate p. annema Jhone Colinе. Из-за непонятного «п. аннема» дети и прозвали тот угол церкви «Панамой».

Архиепископ двигался не спеша, разглядывая то старинные надписи, то новенькие оконные стекла. Прийзжая леди за перегородкой начала перелистывать ноты и переключать регистры.

– Хорошо бы она опять сыграла те мелодии, – вздохнула Уна. – Помнишь, такие плавные, кружевные, будто узор из патоки на каше.

– А мне, – сказал Дан, – больше нравятся громкие и торжественные. Эй, смотрите, Уилфрид хочет закрыть дверцы в алтаре!

– Поди скажи ему, что нельзя, – посоветовал Пак с самой серьезной миной.

– Да у него и так не получится, – пробормотал Дан, но все же подобрался на цыпочках поближе к архиепископу. Тот задумчиво подталкивал рукой резные деревянные створки, но стоило убрать ладонь, как они распахивались вновь.

– Ничего не выйдет, сэр, – сказал Дан шепотом. – Старый мистер Кидбрук говорит, что эти двери – алтарные врата – не может закрыть ни один человек на свете. Он их сам так сделал!

Голубые глаза архиепископа весело блеснули, и Дан понял, что все это ему давным-давно известно.

– Простите, пожалуйста, – промямлил он, ужасно злясь на Пака.

– Все верно, Он их сам так сотворил, – улыбнулся архиепископ и направился прямиком в «Панаму», куда Уна специально для него притащила мягкое кресло.

– О чем эта песнь? – спросил он, вслушиваясь в негромкие звуки органа.

Не задумываясь, Уна принялась подпевать:

– И вы, о твари Господни, благослови вас Господь, восхваляйте Его все и славьте вовеки… Мы это еще называем «Ноев ковчег», потому что там перечисляются всякие звери, птицы, рыбы, киты…

– Киты? – быстро переспросил архиепископ.

– Ну да. «И вы, о киты, и все твари, что движутся в водах морских, – благослови вас Господь». Красиво, правда? Как будто волна подымается…

– Ваше преосвященство, – вмешался Пак с благочестивой миной, – а вот, например, тюлень, он тоже «тварь, что движется в водах морских»?

– Кто? Ах да! – рассмеялся тот. – Тюлени замечательно передвигаются в водах морских, тут ничего не скажешь. А что, приплывают они еще на мой остров?

Пак покачал головой.

– Те мелкие островки давно уже смыло.

– Оно и понятно. Там всегда был могучий прилив… Знаешь ли ты, девица, край морских котиков?

– Нет, но тюленей мы видели – у моря, в Брайтоне.

– То место, что имеет в виду его преосвященство, будет подальше к западу, на побережье близ Чичестера, – пояснил Пак. – Оно зовется Селси – «тюлений глаз». Там он обращал в истинную веру южных саксонцев.

– Да-да! Или они меня, – улыбнулся архиепископ. – Во всяком случае, первое в моей жизни кораблекрушение произошло как раз в тех краях. Помню, когда мы пытались сняться с мели, подплыл к нам старый толстяк-тюлень, высунулся по грудь из воды и почесал голову передним ластом, будто спрашивал сам себя: «И чего это он суетится, тот малый с шестом?» Уж на что я был мокрый да измученный, а тут не удержался от смеха. Ну а потом на нас напали тамошние жители.

– А вы что? – спросил Дан.

– Поскольку мы не могли вернуться во Францию, то попытались заставить их вернуться на берег. Но эти южные саксонцы испокон веку грабили разбитые суда; надо сказать, тем же промышляли и в моей родной Нортумбрии… В тот раз я вез из Франции кое-какие вещи для нашей старой церкви в Йорке, а эти разбойники стали хватать их без спросу и – боюсь, что я немного погорячился.

– А говорят, – с невинным видом заметил Пак, – что там разыгралось настоящее сражение.

– Э-э, да ведь я был тогда еще зеленым парнишкой, – отозвался Уилфрид неожиданно густым, по-северному хрипловатым баском. Впрочем, он тотчас откашлялся, и голос его опять серебристо зазвенел.

– Никакого сражения не было. Просто мои люди кого-то из них поколотили, а тут как раз начался прилив – на полчаса раньше срока – да и ветер задул, так что мы быстро убрались восвояси. Но самое интересное, что во время потасовки море вокруг нас так и кишело любопытными тюленями. Они то и дело выставляли из воды свои скользкие, гладкие макушки. Капеллан Эдди, мой добрый помощник, уверял, что это демоны. Да-да! Таково было мое первое знакомство с южными саксонцами – и с их тюленями.

– А вы еще когда-нибудь терпели крушение? – спросил Дан.

– Терпел, и не раз. Увы! Порой мне кажется, что вся моя долгая жизнь – одно сплошное кораблекрушение. Да-да…

И он замолчал, уставившись на латинскую надпись – точь-в-точь как старый Хобден смотрел иногда в огонь.

– А были у вас еще какие-нибудь приключения с тюленями? – не выдержала наконец Уна.

– Ах да, тюлени! Прошу прощения. О них-то я и веду рассказ. Да-да! Прошло двенадцать – нет, пятнадцать лет, – и я вновь отправился к южным саксонцам, на этот раз прямо из Нортумбрии, и не морем, а посуху. Я надеялся чем-нибудь помочь этим несчастным дикарям: ну хотя бы отучить их убивать друг друга и самих себя.

– Они что, сами себя убивали? Но почему?! – изумилась Уна. Она слушала, подперев ладонью подбородок.

– Да потому что язычники. Когда они уставали от жизни (можно подумать, мы все от нее не устаем!), то просто прыгали в море. У них это называлось «уйти к Во́тану». И очень часто дело было не в голоде и не в холоде. Какой-нибудь старик мог сказать, что на сердце у него, мол, тяжко и сумрачно; или женщина жаловалась, что видит впереди лишь долгие пустые дни… И, глядишь, не один, так другой уже плетется к прибрежным отмелям, и если бедняге не помешать – тут ему и конец! Приходилось бежать наперерез, а что поделаешь? Нельзя же позволить человеку наложить на себя руки только потому, что у него, видите ли, тяжело на сердце. Да-да! Удивительный народ эти южные саксонцы. Иной раз просто руки опускаются… А это что за мелодия?

Он снова прислушался к органу.

– Это она повторяет псалом к следующему воскресенью, – пояснила Уна, – «На Тебя, Господи, уповаю»… Но расскажите, пожалуйста, еще, как вы бегали по этим мокрым отмелям. Хотела бы я на вас посмотреть!