Заговор небес - Анна и Сергей Литвиновы

Машу снова достал до костей холод камеры, он заставил ее очнуться, а потом опять принялся бить озноб…

Значит, с удивлением подумала она, я – не изо льда. И я – еще не умерла… Ах, как хорошо, как сладко мне было планировать все… Как жутко решиться – словно перед первым прыжком… И как же сладко было потом лететь – быть хладнокровной, точной и ничем не выдать себя: ни словом, ни взглядом, ни жестом…

Жаль, конечно, что они не умерли тогда, на даче у Валентины, все вместе: и Катя, и Дьячков, и Фомич, и Валя… И этот Настин хлыщ… И я сама… Тогда бы все было много проще… Но жребий в тот раз выбрал одну только Настю… Настю… Как красиво она тогда умирала… Все напускное, мирское, суетное отлетало тогда от ее лица… Оно на глазах становилось спокойным и ясным…

Как жаль, что я так и не увидела – столь же отчетливо, крупным планом, как умирают другие: ни эта хохлушка в моей квартире, виноватая только в том, что любила выпить и была похожа на меня – сложением и ростом… Ни Фомич… Пьяная хохлушка просто заснула на моей постели, она ведь даже не поняла, что с ней случилось… Кто, за что и отчего… А Фомич – Фомич, тот все понял: на какие-то десять секунд, но понял отчетливо, что умирает… Я только видела из своей засады в лесу, как его беспомощное тело летит к земле, и могла догадываться, как он отчаянно старается извернуться, выкарабкаться, спастись… Красивый полет, быстрая смерть… Жаль, что я не подошла тогда к его телу… Было бы так забавно посмотреть, как выглядит его лицо, когда из него вытекла жизнь…

И как жаль, что не повезло умереть другим… Пуля прошла мимо Екатерины… Не убилась насмерть Валька… Я бы не остановилась. Я бы в конце концов прикончила их. Оказывается, убивать – сладкое занятие. К нему привыкаешь…

Когда мы с Фомичом стали любовниками (еще один старый перец, благодарный мне за то, что у него со мной что-то получалось в постели!), он научил меня водить машину. Он научил меня разбираться в авто и хвалил за то, что у меня есть «техническая жилка». Этой «жилки» мне хватило, чтобы понять, что надо портить, чтобы у машины вдруг отказали тормоза – и никто потом не догадался бы, что случилось на самом деле…

Этот жребий – проваливающийся тормоз, улет с дороги, переворот кубарем – я выбрала для Валентины. Могла бы выбрать для Катьки, но та ездила по городу, а в городе – что за скорости, что за опасности? Ну впоролась бы она в зад «Мерседесу», ну налетела бы на бабки, но не убилась бы насмерть – увы!

Для Катьки у меня был другой вариант: изощренный, красивый. Для начала я решила соблазнить ее мужа. Как легко оказалось это сделать! Я же видела, какой сальный взгляд он останавливал на мне (если не видела Катерина, вот трус несчастный!) – тогда, на вечеринке у Лессингов…

Уже после похорон Насти, под Новый год, тридцатого декабря, я заявилась в его институт – узнать расписание занятий было несложно, попасться на глаза ему в коридоре – тоже проще простого… А дальше все пошло по наезженной колее… «Ой, Машенька, что вы здесь делаете?» Радостный вид: «Ах, Андрюшенька! Как я рада вас видеть!.. Как жалко Настю, да? – но жизнь продолжается, моему сыну в этом году поступать, вот хожу выбираю ему что-нибудь попроще, может, что-нибудь посоветуете, Андрей Витальевич?..» – «Машенька! Какой я для вас Андрей Витальевич? Зовите меня просто Андреем!.. И неужели у вас такой взрослый сын – уже абитуриент?! Вот никогда бы не подумал!.. Вы так молодо выглядите!..» И я видела, что он – на крючке… И ожидала следующего хода: «Может, мы с вами где-нибудь что-нибудь выпьем, заодно и поговорим?» – а глазки уже масленые… – «Да, я с удовольствием, вот только где?» – «Не знаю, право…» – «Может, у меня дома? Я сегодня одна…» Он секунду раздумывает, но глаз у него уже горит – что ж ты так редко ему давала, Катерина, что ж ты так плохо за ним следила?

А потом – все как по маслу. Все, что ты ему, Катенька, недодавала, все, чего он у тебя не получал, – он нашел у меня… А взамен он дал мне вот что: ведь он, твой муж, Андрей Витальевич, профессор кислых щей, – он, сам не зная, навел меня на тебя, Катенька… Я исподволь, между делом, выведала у него: и где ты преподаешь, и каким маршрутом обычно ездишь домой, и в какое время… Так что выстрелом на бульваре ты, Катерина, ему обязана, своему муженьку, – такому ласковому, такому заботливому…

Ах, жаль, Катерина, что ты ни тогда, ни сегодня не умерла… Ты оказалась живучей, Катька, – у тебя, наверно, как у кошки, девять жизней, – но зато ты, Катюшенька, благодаря мне хотя бы узнала своего муженька. Вот был сюрпризик для тебя, вот уж новость – я представляю!

…Маша вдруг воодушевилась, она даже вскочила, сунула ноги в разлапистые кроссовки (шнурки у нее отобрали) и сделала несколько кругов по камере – до двери и обратно до стены, а потом опять к двери… Мысли ее становились бессвязней…

…Я вас всех… Я вышла одна – против вас всех… И еще немного, и я бы – вас всех… Настя – мертва, Фомич – мертв… Валентина? Валюха, будем надеяться, тоже умрет… И даже я сама – в виде пьяной хохлушки – была мертва… И, значит, еще бы один шаг, еще бы один удар – и все получилось бы по-моему. Все пятьдесят миллионов достались бы Борисочке. Значит, и мне. Все гадские пятьдесят миллионов получили бы мы с Борисочкой. Мне не хватило совсем чуть-чуть! Чуть-чуть… Всего-то – добить Катерину… Но все равно, счет в моей игре против вас: четыре – один в мою пользу… А это значит: я сильнее вас!..

Ах, Джейк, ну зачем же ты приехал – тогда, восемнадцать лет назад, и стал моим проклятием! И ты со своим завещанием заварил эту кашу – и опять вернулся, и опять испортил мне все!.. Джейк – Джейк – Джейк!.. Богатая, надменная, ледяная американская сволочь! Ты скоро умрешь, Джейк… Скоро умрешь… Жаль, что ты… Жаль, что ты умрешь сам, без моей помощи… Но ты все равно скоро умрешь…

То ли от этой мысли, то ли от ходьбы взад-вперед по ледяной камере Маше как будто становилось теплее…

Три месяца спустя

Весна в этом году начиналась долго. Робкое солнце то и дело закрывали тучи, с неба сыпалась мокрая снежная крупа. Катюшин «Пунто» так просолился за московскую зиму, что на его оранжевых боках проступили белые разводы. Давно было пора помыть, отполировать воском, только какой смысл, если на дорогах – зимняя каша из снега и соли.

…Двадцать второго марта всю вторую половину дня мела пурга. Москва превратилась в одну сплошную пробку, водители нервничали и лезли на встречную полосу. Только успевай уворачиваться. У Кати с утра были лекции, а потом – три урока в разных концах города. Домой она вернулась голодной и вовсе без сил. Даже на платную стоянку не поехала, бросила машину под окнами. Поднялась в квартиру, разулась. Прямо в пальто прошла на кухню, сунула в микроволновую печь пиццу из морепродуктов. Ужин ей теперь никто не приготовит…

В квартире было тихо. Точнее сказать – одиноко. Но Катю это не угнетало. Ей нравилось, что можно ни с кем не разговаривать. И ужинать, нацепив драные джинсы, которые ее бывший муж Дьячков ненавидел страшной ненавистью.

«Иногда нужно брать тайм-аут от мужиков, – думала Катя. Она решила не утруждать себя вилкой и ломала хрустящую пиццу прямо руками. – Полезно побыть одной. Какое-то время… Не очень долго…»