Книга Странных Новых Вещей - Мишель Фейбер

— Да, я тоже так полагаю.

Тон Остина был вполне нейтральный, даже беззаботный. В нем не было и миллиграмма сарказма. Но все равно Питер решил, что его содружество с оазианцами оценивалось ревнивым оком. Взаимное доверие между ним и Любителями Иисуса было абсолютно, оно строилось на фундаменте тысячи решенных проблем, распутывания недоразумений, общего опыта. Но с точки зрения персонала СШИК доверие между ним и обитателями Города Уродов вообще ни к чему не вело. Эксцентричный христианин не мог предъявить результаты своих трудов, достойные уважения рационалиста. Люди, подобные Остину, всегда держат под рукой список вопросов, на которые, по их мнению, надо представить ответы, прежде чем прозвучит слово «прогресс».

Но именно в этом безбожники поднаторели лучше всего, разве не так? Задавая дурные вопросы, ища прогресс совершенно не там.

— Я понимаю ваше любопытство, — сказал Питер, — но дело в том, что оазианцы, которых я вижу каждый день, здоровы. А те, кто болен, в церкви не появляются.

— А вы не... э-э... — Остин слабо покачал рукой, намекая на бродячее проповедничество.

— Я так и планировал, — ответил Питер. — Я хочу сказать, что когда я только прибыл, то предполагал, что пойду по домам, ища способы общения. Но они пришли сами. В последний раз их было уже сто шесть. Это большой приход для одного бессменного пастора, и он растет. И я уделяю им все возможное внимание, всю энергию, и, будь у меня больше времени, я сделал бы еще больше, прежде чем даже подумать о том, чтобы постучать в двери тех, кто не приходит. Да и нет у них дверей...

— Хорошо, — согласился Остин, — но если вы обнаружите больного, который согласился бы прийти сюда и, ну понятно, позволил бы себя обследовать... или больную...

— Или что угодно, — сказала Флорес.

— Я постараюсь, — ответил Питер. — Но дело в том, что я профан в медицине. Сомневаюсь, что я смогу распознать какую-то болезнь... даже в одном из нас, не говоря уже об оазианцах. Проявление и симптомы, точнее говоря.

— Да, конечно, — вздохнул Остин.

Медсестра Флорес заговорила снова, ее обезьянье лицо внезапно озарилось проблеском разума.

— Стало быть, те, с кем вы имеете дело, могут быть больны, но вы того не знаете. Да и каждый из них может быть болен.

— Я так не думаю, — ответил Питер. — Они мне доверяют. И крайне откровенны. Я работаю с ними, вижу, как они двигаются. Они медлительны и осторожны, но это у них в порядке вещей. Я думаю, что заметил бы, если что не так.

Флорес кивнула, неубежденная.

— Моя жена медсестра, — добавил Питер. — Если бы она была со мной!

Остин поднял брови:

— У вас есть жена?

— Да, — сказал Питер. — Беатрис.

Упоминание ее имени прозвучало безнадежно, в попытке придать ей статус, которого она никогда не заслужит у этих чуждых им людей.

— И она... — Остин поколебался, — в курсе дела?

Питер немного подумал, вспоминая разговор с Тушкой: «А есть ли в вашей жизни сейчас особенный человек?» — «Не-а... Не могу сказать, что такой имеется».

— Да.

Остин наклонил голову, заинтригованный:

— Не так часто здесь можно встретить человека, у которого... ну вы понимаете... есть партнер, ждущий его дома. Я хочу сказать, партнер, который...

— В курсе дела.

— Ага.

— Она бы тоже хотела оказаться здесь, — сказал Питер.

Первый раз за долгое время в памяти всплыл яркий полноценный образ Беатрис, сидящей рядом в офисе СШИК, все еще в сестринской форме, на лице гримаса отвращения из-за предложенного ей ужасно крепкого чая. За микросекунду она привела лицо в порядок, делая вид, будто чай просто слишком горячий, и с улыбкой повернулась к экзаменаторам.

— Это бы изменило многое, — продолжал Питер. — И для меня, и для всего проекта. Но СШИК не согласился.

— Ну, видимо, она провалила тест на соответствие, — сказал Остин сочувственно.

— Ей не предлагали никаких тестов. СШИК сначала приглашал на собеседование нас обоих, а потом они откровенно заявили, что их интересую только я.

— Поверьте мне, — сказал Остин, — она провалила ИССТ. Была Элла Рейман на собеседовании? Маленькая худая женщина с короткими седыми волосами?

— Да.

— Вот она и проводит этот тест. И все ее вопросы — часть его. Вашу жену проанализировали там же и забраковали. Поверьте мне. Удивительно, что вы проскочили. Наверно, вы реагировали иначе.

Питер почувствовал, что краснеет. Неожиданно одежда начала его греть.

— Мы с Би всё делаем вместе. Всё. Мы одна команда.

— Мне жаль это слышать, — сказал Остин. — Я хочу сказать, что сожалею, что она не смогла к вам присоединиться.

Он встал. Флорес и Грейнджер встали тоже. Пора было покинуть морг.

После этого идти было некуда, кроме собственной квартиры, а квартира Питера угнетала. По природе своей он не был подвержен депрессиям. Саморазрушению — да, иногда случалось. Но не так чтоб уж совсем мрачно. Что-то в его комнате было неправильно, что-то высасывало энергию и заставляло чувствовать, будто он заточен в клетке. Может, это была клаустрофобия, хотя он никогда ею не страдал, однажды он даже устроился ночевать в мусорном баке с плотно пригнанной крышкой, закрывшейся над ним, и он только порадовался убежищу. Он еще помнил ощущение чуда, когда среди ночи куча мусора, на которой он лежал, начала разогреваться, обволакивая его полузамерзшее тело теплом. Это маловероятное, неожиданное великодушие от нечеловеческой силы было предвкушением того, как он будет чувствовать себя в лоне Господа.

Но квартира на базе СШИК таких ощущений не вызывала. Комната могла быть просторной и чистой, но ему казалась зловещей и безвкусной, даже когда шторы поднимались и солнце заливало мебель и стены ослепительным светом. Как может помещение быть одновременно солнечным и зловещим?

А еще он никак не мог отрегулировать температуру. Он вырубил кондиционер, который буквально заставлял его дрожать, но теперь ему было слишком жарко. Без компенсирующей заботы воздушных потоков находиться в жаре Оазиса было невыносимо. Один Бог знал, что делает, творя этот мир, так же как Он наверняка знал, что делал, когда творил другие миры. Климат — это умная, тонкая система, совершенная и самоуправляемая. Не бороться же с ней? Много раз Питер стоял у окна своей квартиры и прижимался к окну, представляя, как надавит на стекло так сильно, что оно расколется на кусочки и волна мягкого, ароматного воздуха ворвется в дыру.

Оконная шторка позволяла при необходимости симулировать несколько часов ночного времени, что невозможно было в поселении, где солнце сияло более семидесяти часов подряд. Теоретически это означало, что на базе СШИК спится лучше, но нет, хуже! Питер просыпался больным, будто с перепою, и пребывал не в духе еще час или больше. Преодолевая хандру, он принимался за пересказ Писания и составление брошюр для Любителей Иисуса, но обнаруживал, что терпения хватает ненадолго, меньше, чем в поселении. Там он мог преодолевать усталость и поддерживать работоспособность по восемнадцать, девятнадцать, даже двадцать часов, но в комнате на базе СШИК он уже был готов все бросить часов через двенадцать-тринадцать. И заснуть ему было трудно. Он лежал на твердом пружинистом матрасе, уставясь в бесформенный серый потолок, считая щербины, и всякий раз, едва погрузившись в забытье, тут же резко всплывал, сбитый с толку: почему потолок пуст, куда делось прекрасное полотно?