Лунный свет - Дженнифер Арментроут

И она знала, что Люциан тоже еще не начал.

Проклятые слезы прорвались на волю, заструившись по щекам.

Как она будет жить после этого? Как будет жить он?

Ее пронзила дрожь. Она уезжала. Она делала то, что велел Люциан, но это казалось неправильным. Не потому что это причиняло боль, но потому, что ей казалось, будто она предательница.

И хотя он велел ей уехать, это она предала его, сдавшись.

Правильно ли она поступила?

— Мисс Хьюз, могу я кое-что сказать?

Звук голоса Ричарда вырвал ее из потока мыслей. Она отвела взгляд от окна и посмотрела вперед. Он молчал все это время. Если и говорил что-то, она его не слышала.

Она закашлялась.

— Конечно.

— Я не знаю, что вам сказал Люциан, но в детстве он был козлом отпущения. — Ричард взглянул на нее в зеркало заднего вида. — Для его братьев и сестры… особенно для сестры. Он вставал между Лоуренсом и Мадлен. Он дрался за нее.

Вытерев слезы с лица, она судорожно вздохнула.

— Он… — Она замолкла, покачав головой. — Он говорил о чем-то таком.

— Он говорил вам, что его братья защищали его? Это была бы ложь. Они защищали его по большей части, но не так, как он их. Вы не знаете, на что он способен ради семьи. Даже если думаете, что знаете.

Джулия опустила руки на колени, впившись ногтями в ладони. Она знала, что он делал для братьев что-то, что могло отпугнуть ее, но понимала и то, что он шел на это из преданности и яростной жажды защитить семью. Но, может, было что-то еще?

С Люцианом — с братьями де Винсент — всегда было что-то еще.

Это было неправильно.

Какая-то уверенность зрела в ней. Она сжимала и разжимала кулаки.

Ричард снова бросил взгляд в зеркало заднего вида.

— За него никто никогда не боролся так, как он боролся за других.

Она резко втянула воздух.

— Я должен спросить. Вы собираетесь бороться за него, Джулия?

Люциан стоял перед закрытой дверью. Никогда в жизни он не входил в эту комнату. Ни ребенком. Ни взрослым. Но теперь он стоял перед дверью в спальню отца, перед дверью в комнату, в которой никогда не спала его мать.

Он не знал, почему пришел сюда, но выйдя из комнаты Джулии, обнаружил себя тут. Люциан потянулся к ручке. Незапертая дверь открылась, и на него повеяло холодным воздухом, когда он вошел внутрь.

Комната была пустой, и это не имело отношения к смерти его отца. Никто еще не начал упаковывать весь его хлам. Просто таков был отец, его настоящий, будь он проклят, отец не видел необходимости в ненужных, несущественных вещах. Он был скуп до мозга костей, скуп на внимание и любовь.

Люциан стоял перед кроватью, единственной кроватью, на которой не было деревянной отделки Гейба. Она была заправлена, подушки лежали в изголовье. Справа стоял комод. На стене висел телевизор. И кресло стояло в углу. Вот и все.

Чертово отсутствие жизни.

Может быть, если бы Лоуренс был лучшим отцом, Мэдди не превратилась бы в то, во что превратилась. Может, если бы отец вел себя так, как будто ему есть до них дело, она бы не кончила так.

Он умирал.

Он потерял сестру. Потерял Джулию.

Горячая, красная ярость сочилась из каждой его поры. Он не думал, когда шагнул вперед и схватился за края одеяла.

Потянув за него и за простыни, он сорвал их с постели, бросив на пол.

Развернувшись, шагнул к телевизору. Схватил экран и потянул. Мускулы на руках и спине напряглись, когда крепление сорвало с болтов.

Ярость была мощным наркотиком. Люциан швырнул телевизор на пол, зубы скрипнули, когда экран треснул, а потом разлетелся на части.

Следом отправилось кресло, в стену рядом. Дыра, которую он пробил, абсолютно не помогла смирить ярость. Он шагнул к комоду.

Схватив деревянный ящик, он выдернул его. Кольца разлетелись по комнате, рассыпались по полу. Покатились сигары. Часы упали рядом с разбросанным бельем. Не те, которые носил его отец, а которые мать Люциана подарила ему когда-то на Рождество. Хотя его ублюдок отец никогда не носил их. Чертов ценник все еще висел на них, даже десять лет спустя.

Он снова развернулся к комоду, к аккуратной стопке книг и флаконам с одеколоном. Пройдясь рукой по крышке, он смел книги и флаконы. Звон стекла не успокоил его ярость.

Резкий запах хвои наполнил комнату, когда он схватил комод и опрокинул его. Ящики выпали, ударившись об пол. Он отступил, дрожа всем телом и тяжело дыша. Он хотел разнести комнату до основания, уничтожить мельчайшую частицу его отца.

— Люциан.

Каждый мускул в его теле оцепенел, когда он закрыл глаза.

Дерьмо. Он слышал голос Джулии. Он сошел с ума? Это имело смысл, учитывая обстоятельства.

— Люциан, — голос раздался снова. — Прошу.

Кожа его покрылась мурашками, он сжимал и разжимал кулаки, а затем медленно обернулся.

Джулия стояла в дверях, ее волосы падали свободными волнами вокруг бледного удивленного лица. Это была действительно она. Во плоти.

Девушка тяжело дышала. Она не должна быть тут. Боже, она должна быть далеко от него. Разве он не велел ей уехать?

Она с трудом вздохнула и шагнула вперед, остановившись, когда он напрягся.

— Что ты делаешь?

— Перестановку, — резко выдохнул он. — Нравится мой дизайн?

Джулия вздрогнула, эти великолепные глаза блеснули.

— О Люциан…

— Нет, — он вытянул руку, — я сказал тебе уехать. Почему ты тут?

Он ожидал, что она испугается, что это прекрасное лицо побледнеет еще сильнее, но этого не случилось. Этот немного острый подбородок поднялся, ее плечи распрямились, как распрямлялись сотню раз прежде, обычно за секунду до того, как она давала ему отпор.

— Я тут, — сказала она, — потому что я люблю тебя.

Люциан вздрогнул. Он отшатнулся назад.

— Не…

— Нет. — Ее голос звучал как раскат грома посреди летней грозы. — Ты заткнешься и выслушаешь меня.

Люциан моргнул, удивление заставило его замолчать.

— Я даже представить себе не могу, через что ты прошел и как ты себя чувствуешь. Последние двадцать четыре часа полностью изменили твою жизнь. Изменили все, что ты знал, но они не изменили тебя.

Резкий смех вырвался из него.

— Я точно знаю, кто я.

— Не думаю. — Она сделала еще шаг вперед. — Уверена, ты совсем не знаешь.

Стиснув зубы, он посмотрел в сторону.

— Если бы ты знала хотя бы половину того, что я делал…