Фантом. Последние штрихи - Томас Тессье

Дин, он был из Англии и пять месяцев назад переехал в Люксембург по работе. У него были короткостриженые рыжие кудрявые волосы, усы и эспаньолка. Одет он был в мятый твидовый костюм и постоянно вертел в руках курительную трубку, которую так и не раскурил. Он казался замкнутым человеком, но в его компании я чувствовал себя легко.

– Я три года провел в Лидсе, – рассказывал он. – Преподавал на факультете английской филологии и работал на полставки редактором в университетском издательстве.

– Наверное, в Люксембурге интереснее, чем Лидсе, – сказал я, хотя никогда не был в Лидсе.

Колин выглядел озадаченным, словно никогда не задумывался о преимуществах одного города перед другим.

– Я сбежал сюда от жены, – сказал он. – Кто-то сказал, что здесь есть вакансия, я подал заявку, прошел собеседование в Лондоне и, к моему удивлению, получил место. Согласился без раздумий. Мне повезло свалить от этой суки. Мы разъехались, но все еще женаты, к сожалению.

– И чем вы здесь занимаетесь? Кем работаете?

– Я редактор в отделе официальных публикаций Европейского экономического сообщества.

– Здорово.

– Вообще-то скука смертная, – продолжил Колин. – Документы, официальные заявления, доклады, исследования, вот с чем я работаю. Читать это невозможно, но, конечно, это не важно.

– Зато работа в таком месте хорошо смотрится в резюме, – заметил я. Всего после нескольких минут общения с ним мне захотелось его подбодрить. – Вы продолжите заниматься издательской деятельностью или вернетесь к преподаванию?

– Думаю, о творчестве Джозефа Шеридана Ле Фаню[20] я рассказал все, что мог, так что да, я бы предпочел издательское дело. Неплохо было бы попасть в крупное лондонское издательство. – Колин немного оживился. – У меня есть один перспективный проект. Исследование о финансовом благополучии в восьмидесятые. Может получиться приличная небольшая монография, если мне удастся избавиться от статистики и переделать ужасный немецкий стиль автора. Такая книга заинтересовала бы издательство «Раутледж»[21].

Он замолчал. Я заказал еще два пива. Идти мне было некуда, а беседа с Колином оказывала на меня тонизирующий эффект.

– Планируете развестись? – спросил я после того, как мы чокнулись бокалами.

– Она не хочет развода, – пробормотал он уныло. – В этом вся проблема. Когда мой отец склеит ласты, я унаследую крупную сумму денег, и ей это известно.

– Но вы же ее содержите?

– Не послал ей ни пенни, – проворчал Колин. – Но ее это не волнует. У нее хорошая работа. Трахается с боссом в офисной кладовке, потом возвращается домой и трахается с соседом в игровом домике его детей. Хотя, может, теперь и у нас дома. Я же уехал.

– Неприятно.

– Да, что ж поделать. – Колин взглянул на меня. – По вам видно, что вы не женаты. Счастливчик. А вы что здесь делаете? Туристический сезон закончился. Если вы решили сбежать от чизбургеров, куриных нагетсов и кислотных дождей, то ошиблись континентом.

Я улыбнулся.

– Нет, я тоже решил сбежать от женщины, – ответил я. – Думаю, на несколько дней.

– Да? Слышал, американки – суровые дамы.

– Она англичанка. Я приехал с вашей родины.

– Да поможет вам бог.

– Наш роман стал слишком напряженным, слишком сложным, – продолжил я. Я не собирался рассказывать ему о Лине или посвящать его в детали, но испытывал непреодолимое желание поговорить с незнакомцем. – Я просто решил уехать на какое-то время. Переосмыслить наши отношения.

– Послушайте моего совета и отпустите ее, – предложил свою помощь Колин. – Женщины. Они вертят нами как хотят, и им это известно. Никогда не женитесь, приятель. Иначе пропадете.

– Она и не хочет за меня выходить, – сказал я. – С радостью оставит все как есть. Но она слишком темпераментная. С ней тяжело.

– Боже, звучит не очень, верно? – нахмурился Колин. – Питается вашими эмоциями, да? Знаю таких женщин. О браке можно говорить что угодно, но он расслабляет в эмоциональном плане. Вы просто плывете по течению, играете свою роль. Конечно, как в моем случае, все может выйти из-под контроля. Видите ли, я достиг того этапа в жизни, в котором, когда дело касается женщин, работает только старая добрая философия: найди ее, трахни ее, забудь о ней.

– Ну, я не настолько циничен. По крайней мере, пока.

– Вот, значит, кто вы такой, – улыбнувшись сказал Колин. – Кажется, Оскар Уайльд сказал, что сентиментальные люди считают реалистов циниками.

– Что ж…

– Вижу, вы у нее на крючке.

– Этого я и боюсь, – признался я.

Колин предложил мне лекарство от моего недуга – познакомиться с ночной жизнью Люксембурга. За эту ночь и три последующих мы посетили все заведения на улицах Жозефа Жунка и Фор-Нейперт. Иногда мы выбирали самых симпатичных проституток, но по большей части мы пили, наблюдали за происходящим и обсуждали женщин и секс. Всю свою так называемую философию Колин изложил в вечер нашего знакомства, но был готов говорить о ней бесконечно. Колин был мрачным и ехидным, но что-то в нем мне нравилось.

Может он как раз тот, в ком я нуждался в то время, – незнакомец, у которого слишком много своих проблем, чтобы проявлять излишний интерес к моим.

Чем больше мы обсуждали женщин, тем меньше я думал о Лине. Колин дал мне возможность решать проблемы по мере их поступления. Меня больше не преследовали ужасные воспоминания об азиатке. Страх того, что меня арестуют, улетучился. В этом мне помогло то, что я каждое утро покупал английскую газету и не находил в ней заметки о моем преступлении. Ни слова о найденном трупе. Я был полностью уверен, что нас разоблачат, но в британской прессе не появлялось никаких новостей. Каждую ночь я напивался и почти перестал испытывать страх.

В третий день пребывания в Люксембурге у меня случился очень неприятный приступ. Я отмокал в горячей ванне, мучимый похмельем, и тут мне в голову пришла мысль, что я стал монстром. И эта мысль меня не отпускала. Она стала такой огромной, черной, всепоглощающей, что меня затрясло. Я не мог успокоиться, со мной чуть не случилась истерика. Я осознал, что в результате собственной слабости задешево продал свою жизнь и стал кем-то другим. Я был я и не я одновременно. Мне никогда не сбежать от того, что я сделал, даже если я никогда больше не увижу Лину. Я мог бы прямо сейчас вернуться в Америку и попытаться собрать по кусочкам свою прежнюю личность, но понимал, что это невозможно. Мне хотелось думать об убийстве как об ужасной ошибке, единичной случайности и навсегда законсервировать его в прошлом. Но в этот ужасный момент я осознал, что это невозможно. Я убил человека, поэтому вина будет лежать на мне всегда. Во