Время банкетов - Венсан Робер

Политический итог:

Мы не в первый раз приводим реакции местных администраторов на банкет. Теперь, когда мы уже знакомы с общими местами таких отчетов, мы понимаем, что читать нужно между строк; администратор прежде всего старается угадать, чего ждет от него министерство, и излагает события именно в этом ключе. С другой стороны, он знает, что правительство вполне способно проверить приводимые им сведения: местной реформистской газеты в Клермоне, как мы уже упоминали, нет, но зато есть «Друг Хартии», издание из тех, какие в ту пору называли листками префектуры, весьма зависимое от властей. Поэтому ставить под сомнение официальную оценку численности собравшихся нет никаких оснований; префект тоже говорил о пяти-шести сотнях участников, военные власти называли цифру чуть большую. Добавим, что чиновникам не составляло никакого труда назвать минимальную цифру: достаточно было не считать женщин и детей, а также простых зрителей (чье присутствие генеральный прокурор отрицает с большим жаром, утверждая, что добрые клермонцы в то воскресенье предпочли — а как же иначе? — радости семейственные!). Вдобавок поскольку это собрание приняло форму скорее пикника, чем настоящего банкета, невозможно следовать привычной и удобной методе и сосчитать количество столов. Поэтому нет ничего удивительного в том, что республиканцы сообщали о трех тысячах человек[506].

Расхождение значительное, но не стоит думать, что искажать реальность могут только организаторы публичных мероприятий. Когда администратор называет манифестацию «смешной», это, как правило, означает, что он желает скрыть некие неприятные стороны, которые могут встревожить или прогневить высшее начальство. В данном случае, например, это массовый характер собрания. Заметно также, как настаивает генеральный прокурор на том, что председатель прервал речь, содержавшую нападки на правительство, и что собравшиеся наверняка бы таких нападок не потерпели; предположение чересчур оптимистическое. Между тем представители военного командования, которые не имели нужды смягчать впечатления от увиденного, услышали вещи гораздо более тревожные; точнее, они утверждают, что прочли их в брошюрах, которые распространялись и обсуждались в деревнях департамента Пюи-де-Дом после банкета и даже «в горах, где нравы еще очень дикие, а употребление грубой и слепой силы до сих пор считается способом снискать уважение населения». Вот некоторые примеры, почерпнутые из этих брошюр и приведенные генерал-лейтенантом Бреном де Виллере, командиром девятнадцатой дивизии:

Понятно, почему генеральный прокурор, осторожности ради, походя бросил в письме министру юстиции, что эти скверно написанные брошюрки не заслуживают ни его внимания, ни преследований…

Понятно также, почему в следующем году, после восстания в Клермоне и соседних деревенских коммунах, вызванного переписью Юманна[508], власти принялись действовать с такой чрезвычайной жестокостью[509]. Ведь хотя собрание на горе Монтоду носило абсолютно мирный характер, нотабли видели в нем только одно — возрождение крестьянского эгалитаризма времен Французской революции, апологию Горы и Кутона из уст его собственного сына, одним словом, коммунизм, и именно это казалось им чудовищным. Притом сама природа собрания плодила и поощряла фантазмы. Никакой подписки, поэтому всякий, кто хотел участвовать, приносил припасы с собой; значит, никакого надзора, даже самого общего, за моральным обликом участников (надо сказать, что крестьяне из Обьера и Бомона прекрасно обходились без этого надзора, потому что знали друг друга уже много лет). Собрание тупых крестьян (с точки зрения генерального прокурора, они таковы все или почти все), которым горожане, разумеется несравненно более просвещенные, пренебрегли (как показали события следующего лета, информация об отсутствии горожан была вовсе не так бесспорна, как хотелось думать прокурору). Женщины и дети, меж тем как прежде ни те ни другие никогда не были допущены на политический банкет. Это считалось, в сущности, проявлением варварства, ибо, как всем известно, цивилизованное человечество может состоять только из граждан и ни в коем случае не из гражданок: напомним, что несколько месяцев назад это стало одним из главных аргументов Тьера в полемике с Араго. Если вы во имя логики даете избирательное право всем взрослым мужчинам, отчего же вы не требуете его для женщин и несовершеннолетних? Все это абсурдно, смешно… но может стать очень опасным.

В самом деле, уже осенью, после покушения Кениссе на Луи-Филиппа и отставки Тьера, правительство практически перестало разрешать подобные собрания[510]. Власти департамента Пюи-де-Дом, одного из эпицентров волнений, почувствовали явное облегчение. Но требовалось скомпрометировать демократические банкеты в целом, а не только в этом департаменте, показав, что подобные собрания — коммунизм в действии. Задача несложная, поскольку в памяти всех властителей дум банкеты за два или даже полтора франка с человека, где еда была, естественно, очень скверная, одинаковая для всех, без выбора, пробуждали школьные воспоминания, решительно противоположные тому будущему, которое эти просвещенные господа, будь они даже искренними приверженцами демократии, рисовали в своем воображении[511]. Вот, например, что пишет Мишель Шевалье, бывший сенсимонист, когда берется опровергнуть на страницах «Газеты прений» тезисы Луи Блана, высказанные им в книге «Организация труда» (1839):