Защитник - Конн Иггульден

Он наклонился и поцеловал оцепеневшего от неожиданности Фемистокла в обе щеки. Поцеловать его в губы помешал то ли статус незнакомца, то ли исходящий от гостя запах.

– Меня зовут Омид Саид Карруби. Я… Как это у вас говорят? Сатрап? Нет, правитель этого города. С этого момента ты мой гость. Искупаешься, поешь, отдохнешь, и я отведу тебя к великому царю.

Говоря это, перс смотрел на него большими удивленными глазами, как будто не мог до конца поверить в то, что видит.

Фемистокл поклонился. Он слишком поздно вспомнил, что должен был, наверное, упасть на землю в знак почтения, и пообещал себе, что сделает это, когда предстанет перед Ксерксом. Ему, свободному греку, такая перспектива представлялась весьма неприятной. Он также заметил, что правитель посматривает на него изучающе, как на какую-то диковинку. Возможно, так оно и было.

К вечеру Фемистокла искупали и выдали ему новую одежду и сандалии. Рабы правителя трудились над ним, как скульпторы, выискивая мельчайшие частички грязи, а затем удаляя их с помощью щеток, масел и даже крошечных зубчиков из слоновой кости, которыми обработали его уши. Грязи на нем оказалось столько, что вода в огромной ванне почернела; пришлось ее слить, а потом наполнить ванну заново. Три молодые женщины, работавшие молча и проворно, занялись его волосами. Их пальцы дразнили его, распуская косу, сражаясь с узелками. Волосы долго расчесывали, у него даже слезы подступили к глазам, а в конце он не выдержал и рассмеялся – таким нелепым ему представилось его положение. Женщины улыбались вместе с ним, но работу завершили безупречно.

Сменивший их брадобрей постриг волосы, роняя на мраморный пол густые золотистые и серебристые пряди. Фемистокл заметил, что их собрали и завернули в ткань, – вероятно, в этих краях такое было редкостью. Он отказался от прически в персидском стиле, хотя брадобрей даже покраснел, пытаясь настаивать и указывая куда-то за пределы комнаты, где они находились. В конце концов его пришлось шлепнуть по руке, после чего он отступил с выражением оскорбленного достоинства.

Оставшись один, Фемистокл уже собирался поспать, когда прибыл правитель. Он был сильно взволнован и даже дрожал от волнения. Фемистокл почувствовал, как прилив страха смыл усталость. Неужели его вытащат сейчас и казнят? Он сжал кулаки, когда перс забормотал что-то по-гречески.

– Ты чистый! Лучше, намного лучше. Ты должен пойти со мной прямо сейчас. Пожалуйста, сюда. Великий царь пожелал увидеть тебя. Я думал, что это произойдет только завтра, но великий царь знает твое имя! Он даже прислал своего распорядителя, чтобы сей же час доставить тебя к нему. Поторопись!

Фемистокл позволил вывести себя из комнаты. У него засосало под ложечкой, но, по крайней мере, он снова был чист. Найти бы еще мех с вином, и тогда можно было бы даже получить удовольствие от того, что будет дальше. Он знал, что персы выращивают виноград и делают вино. До войны их лучшие красные вина каждый год доставляли в Афины. Он причмокнул губами – добрый глоток притупил бы страх.

Вечер уже клонился к ночи, когда он вышел из дома и увидел во дворе небольшой отряд. Дом и окружавшие его сады находились в черте города, но Фемистокл не имел ни малейшего понятия ни о планировке, ни даже о размерах Персеполя. Они вышли за ворота, и стражники взяли его в кольцо; подошвы их сандалий громко застучали по каменной дороге.

Проходя по городу, он видел длинные улицы, торговцев и прохожих, останавливающихся при взгляде на вооруженных людей. Фемистокл шагал вровень с правителем, который уже вспотел, хотя вечерний воздух дышал прохладой. Фемистокл был рад, что с ним нет шурина из Сардиса, угрюмого попутчика, общество которого пришлось терпеть более трех месяцев. Он надеялся, что проводника отправили обратно, не заплатив ни монеты.

Фемистокл понял, что и сам вспотел, когда стражники зажгли факелы, чтобы лучше видеть дорогу. Улицы погрузились во тьму, как будто жители этой части города легли спать, и вокруг никого не было. Хотя, возможно, они просто предпочитали не встречаться с вооруженными людьми. Фемистокл нервно сглотнул. Кто знает, каким предпочитает видеть его Ксеркс – живым или мертвым. Он никогда не встречался с молодым царем и мог судить о нем лишь на основании его поведения в одном-двух эпизодах во время войны. Фемистокл вознес молитвы Афине – вот только могла ли она услышать его так далеко от дома?

Он прошел через ворота, каждая колонна которых имела полное право называться самостоятельным строением, белеющим в темноте. Послышались голоса – спрашивающие и отвечающие. Его сопровождающие тем же мерным шагом поднялись по широким ступеням и двинулись дальше – мимо стражников, по галереям из зеленого мрамора. Воинов в его группе постепенно меняли другие люди – в форме и без. Слуги? Придворные? Все происходило словно в тумане. По крайней мере, Омид… Фемистокл забыл полное имя этого человека. По крайней мере, он оставался рядом, хотя и нервничал все сильнее.

Огромные двери впереди открылись так, чтобы идущим не пришлось ни останавливаться, ни даже замедлять шаг. Свет лился на каменный пол, отполированный настолько, что Фемистокл видел в нем отражения факелов, похожие на движущиеся искры. Он шел по залу мимо замерших неподвижно мужчин и женщин, поглядывая по сторонам, видя чужие лица и странные одеяния. Когда правитель города наконец замедлил шаг, Фемистокл уже запыхался. И как же это он успел так ослабеть?

В дальнем конце зала с золотого трона поднялся и спустился по ступенькам человек. Кто это, Фемистокл понял, когда правитель города прошептал молитву. Мгновение спустя все остановились и упали животом на мрамор. Они находились в присутствии Ксеркса, великого царя Персии.

Фемистокл, поколебавшись, лег рядом с ними. Он поклялся, что сделает это, и был рад, что здесь нет Аристида с его комментариями. Как-никак он был далеко от дома и в душе надеялся на что-то вроде милосердия.

Царь приблизился к ним вместе с каким-то человеком и заговорил по-персидски. Переводчик повторил его слова на греческом.

– Встань. Ты можешь встать. Я слышал, что ты проделал долгий путь, чтобы увидеть меня, – сказал Ксеркс.

Молодой царь улыбался, но Фемистокл, поднявшись, не смог решить, было ли это выражением невинной радости или какого-то более мрачного восторга.

– Я не мог ждать до завтра! – воскликнул Ксеркс. – Ты – тот человек, который спас меня от гибели! Который предложил мне сдать большой флот при Саламине. Ты – первый в Афинах! Я приветствую тебя, Фемистокл!

Глаза у Фемистокла полезли