Остров тысячи тайн: невероятная история жизни двух ученых на необитаемом острове - Джилберт Клинджел

долларов. В период моих экспериментов в Чесапикском заливе я вбил себе в голову, что набор ламп в пять тысяч ватт привлечет к моему наблюдательному посту множество видов морских организмов. Поэтому я накупил кучу дорогих ламп, специальный водонепроницаемый шнур, чтобы подводить ток, всякие пробки и выключатели. Когда установку спустили под воду и включили, она залила невероятно ярким светом толщу воды на десятки ярдов в окружности. Видимость оказалась поразительной, но в освещенной зоне не появилось почти никакой живности. Тогда я отказался от своей затеи и вернулся к испытанному способу – стал опять разгуливать с ручным фонарем.

После того как лютианусы уплыли, я в течение добрых десяти минут подвергался нашествию целой орды полурылов[87]. Они появлялись из верхних, граничащих с поверхностью слоев воды и выказали себя ярыми любителями света. По-видимому, они шли не очень плотной стаей, ибо показывались друг за другом с промежутком в несколько секунд, падая сверху, из темноты, как серебристо-зеленые кометы. Зеленый цвет этой рыбки совершенно особенный. Он мерцает и переливается нежными серовато-голубыми тонами; по краям каждая чешуйка окаймлена изумрудной полоской. Но если эту рыбку вытащить из воды, она кажется просто серебристой.

Большинство рыб выглядят на воздухе иначе, чем под водой. Мне хотелось бы составить цветной атлас, чтобы можно было легко определять тропических рыб в их естественной среде. Читаешь, например, что кефаль – серебристая рыбка с бледно-серыми полосами, а потом оказывается, что в воде она роскошного жгуче-лилового цвета. А испанская макрель вовсе не цвета платины с оливковым оттенком, потому что самое характерное в ней – это ярко-желтые полосы по всей длине тела, которые бесследно исчезают, когда рыба вынута из воды.

Если серо-голубой цвет полурылов необычен сам по себе, то тем более поражает странная форма их головы. Нижняя челюсть у них гораздо длиннее верхней и составляет половину длины всей головы. Это придает рыбке забавный, хотя и не лишенный изящества вид. Тело у полурыла удлиненное, обтекаемой формы, и в общем он напоминает меч-рыбу в миниатюре. Но в противоположность меч-рыбе, его сильно развитая челюсть совсем не острая и не твердая; напротив, она заканчивается мягким и мясистым красным кончиком. Трудно сказать, для чего служит этот кончик. Возможно, он используется как орган обоняния или в качестве зонда. Насколько мне известно, полурыл питается главным образом растительной пищей и – в весьма скромных количествах – мелкими ракообразными; но остается неразрешимой загадкой, как они умудряются есть таким нелепым, высовывающимся вперед клювом.

Опустившись на колени, я пополз вдоль подножия скал, чтобы посмотреть, что делают по ночам беспозвоночные. Почти все они бодрствовали и были очень деятельны. Морские желуди, как всегда, разбрасывали свои сети, складывая и вытягивая перистые ноги. Что для них свет и тьма, когда они заключены в известковый панцирь? Еда и кислород – вот что им нужно; со сном можно подождать, пока не наполнится брюхо. В любой час дня и ночи вы застанете морских желудей за работой. Точно так же и актинии; похожие на прекрасные цветы, они медленно покачивались и шевелились. Ядовитые щупальца, оснащенные жгучими стрекалами, терпеливо подстерегали неосторожных рачков и плавающих червей. Другие черви, притворяющиеся цветами, тоже бодрствовали и, вытянув усики, ловили то, что принесет им судьба и течение.

Не все черви связаны со скалами, ибо в скором времени масса длинных извивающихся миниатюрных тел окружила мой фонарик. Свободно плавающие морские черви – одни из самых противных живых существ на свете. Я давно привык хватать пальцами любых насекомых, пауков и пресмыкающихся, но инстинктивно отдергиваю руку при виде извивающегося в воде червя. Некоторые, если до них дотронуться, жалят, другие кусаются длинными и острыми выдвигающимися челюстями; прикосновение к ним вызывает у меня дрожь отвращения. Они сплошь покрыты таким количеством щетинок, усиков, ног, диковинных волосков и перышек и так извиваются всем телом при движении, что мне приходит в голову неожиданное сравнение: так бы выглядел электрический разряд, если бы внезапно каким-либо образом обрел жизнь и живую плоть. Сравнение морских червей с вольтовой дугой не так уж натянуто, как может показаться, потому что их активность невероятна и напряженность ее огромна.

Черви, метавшиеся вокруг фонаря, доходили в своем возбуждении до настоящего неистовства. Извиваясь, скручиваясь и раскручиваясь, содрогаясь и вибрируя, они носились вокруг линзы, словно демонстрируя, какие формы принимает безумие в семействе червей. Мои уже чуть взвинченные нервы не выдержали, и я вздрогнул от отвращения, когда длинный червь скользнул по моей руке к фонарю. Его бледно-красное тело с треугольными зелеными веслами-ножками увенчивалось крошечной желтой головой, откуда наподобие бакенбард во все стороны торчали синие перышки. От головы до кончика заостренного хвоста он был длиной около семи дюймов. Он мерцал и отливал радужным блеском в свете фонаря.

Преодолев отвращение, я продолжал наблюдать. К красному червю присоединились еще два и стали вокруг него кувыркаться. Вскоре их налетело столько, что все пространство, освещенное лучом, заполнилось извивающимися телами. Между крупными червями шныряло по прямой около двух десятков червей помельче различных видов, вплетая в основной рисунок горизонтальные зеленые и красные штрихи.

Я лихорадочно старался запомнить отличительные признаки червей, чтобы на досуге определить их, но вскоре бросил это занятие как безнадежное. Крупные экземпляры, несомненно, принадлежали к каким-то разновидностям нереисов[88]. Определение видов морских червей – занятие по меньшей мере неблагодарное. Я способен терпеливо считать и пересчитывать чешуйки у рыбы или подробно исследовать расположение ее шипов и плавниковых лучей, но классификационные признаки морских червей так формальны и неопределенны, что я неизменно теряюсь и у меня опускаются руки. Таксономия червей мне, видно, противопоказана.

События в подводном мире, как и беды, приходят пудами. Черви, собравшиеся вокруг моего фонаря, были лишь предвестниками нашествия новых полчищ. Не знаю, что привлекало их – свет или неистовые пляски их сородичей, но так или иначе они повалили со всех сторон в неисчислимых количествах. За ними не замедлили явиться малиновые холёцентрусы и большеглазки, которые тотчас набросились на неожиданное угощение. Присутствие хищниц не спугнуло червей; казалось, они были всецело поглощены своею пляской друг возле друга. Я убежден, что был свидетелем их родовых мук, ибо некоторые из них, как я заметил, выпускали в воду тончайшие дымки каких-то выделений – возможно, неоплодотворенные яйца или сперму, и, когда вновь появившийся червь попадал в такое облачко, он приходил в неистовое возбуждение.

С каждой минутой количество кружившихся в луче фонаря червей увеличивалось. Они то и дело скользили по мне, и я уже не мог переносить этого ощущения. Кроме