Немецкая трагедия, 1914–1945. История одного неудавшегося национализма - Вадим Глушаков

В 7 часов утра 15 мая 1940 года премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля поднял с постели телефонный звонок премьер-министра Франции Поля Рейно. Он безапелляционно заявил своему английскому коллеге, что война проиграна, описав в преувеличенно мрачных тонах события в районе Седана. Черчилль принялся успокаивать Рейно, заверяя того, что немецкие танки уйти далеко без пехоты не смогут, кроме того, им требуется большое количество топлива, – и так далее и тому подобное, вплоть до воспоминаний о том, как немцы прорвали Западный фронт весной 1918 года, но их затем остановили. На следующий день, 16 мая, встревоженный Черчилль прилетел в Париж. Британские историки путаются в изложении того, что именно произошло между английским и французским руководством в тот день. Главной драмой этого совещания в верхах стал разговор Черчилля с генералом Гамеленом. Британский премьер-министр задает французскому главнокомандующему вопрос жизни и смерти: «Где ваши стратегические резервы?» Гамелен отвечает: по версии Черчилля – «Их нет», по версии самого Гамелена – «Их больше нет». Британские историки, лучшие в мире, до сих пор не в состоянии разобраться, имелись ли у французского командования в тот момент стратегические резервы или нет, а если их не было, то как такое вообще оказалось возможно, ведь это противоречило всем законам военной науки. Уинстон Черчилль пребывает в состоянии глубокого шока: не столько от того, что французское командование каким-то странным образом осталось без стратегических резервов, но вследствие того, в каком вообще психологическом состоянии находится это самое военное и политическое руководство. Назвать его панической растерянностью было бы неправильно, это был скорее какой-то пораженческий фатализм, смешанный с безудержным страхом перед Гитлером.

Когда фюрер планировал вторжение во Францию, именно этого – психологического разгрома противника – он в первую очередь и добивался. Именно это и было его главной надеждой на победу. Его генералы ничего в психологической войне не понимали, они думали исключительно о том, сколько у них танков и пушек, а потому боялись начинать Французскую кампанию, ведь им явно не хватало вооружения. Гитлер же не столько смотрел на поле боя, сколько стремился заглянуть в душу французского руководства, пытаясь понять ход их мысли, в чем великолепно преуспел. Нацисты, можно считать, выиграли войну просто потому, что они ее начали. Победили они не в военном плане, а в психологическом. Они единственные в Европе были готовы воевать. Этого нельзя было сказать о французах, равно как и о голландцах, бельгийцах, датчанах, норвежцах… и англичанах. Никто в Европе, кроме немцев, этого не жаждал. Даже значительная часть немецкого населения не хотела и думать об этом, их просто умело вдохновило министерство Геббельса, а самых упрямых подтолкнуло ведомство Гиммлера.

Шестнадцатого мая 1940 года на глазах пребывавшего в ужасе Черчилля французское военно-политическое руководство начинает разваливаться. Премьер-министр Рейно не находит ничего лучшего, как сместить с должности генерала Гамелена, а вместо него назначить генерала Вейгана. Этого 73-летнего военачальника вытащили с пенсии осенью 1939 года и отправили командовать тремя дивизиями, пылившимися в Сирии. Возраст был не главной проблемой Вейгана, основная его слабость заключалась в мировоззрении. Этот человек славился своими ультраправыми, националистическими, фашистскими политическими взглядами. Вейган прибывает в Париж 19 мая. Днем ранее туда же из Мадрида, где он служил послом Франции, прилетает 84-летний маршал Петен, чтобы занять пост заместителя премьер-министра. Маршал Петен также придерживается ультраправых, националистических, фашистских взглядов. Он лучший друг испанского диктатора Франко. Поль Рейно вытащил из музея французской боевой славы две эти мумии исключительно потому, что народ их знал как героев Первой мировой войны, победивших Германию. Полю Рейно и в голову не могло прийти, что два этих фашиствующих старика решатся сдать Францию Германии, чтобы к власти в стране не пришли коммунисты. Конечно, не в этой паре пенсионеров было дело – за ними стояли пресловутые 200 семейств, считавшие, что во всем виноваты коммунисты и что Гитлер для Франции лучшая альтернатива, чем собственные левые. В ужасе от увиденного, сделав самые мрачные выводы, напуганный Уинстон Черчилль возвращается в Лондон, чтобы всего через несколько дней сделать шаг, который перевернет европейскую военно-политическую доску, скинув с нее все воюющие во французской партии фигуры.

Прорвав французскую оборону у Седана, немецкие танки за неделю беспрепятственно пересекли всю Францию и вышли к Ла-Маншу. Они преодолели 300 километров за неделю – беспрецедентное в военной истории событие. Как такое было возможно? Эта военная странность, вероятно, в истории Второй мировой войны является самой большой, и объяснить ее по сей день никто из западных историков странным образом не берется. Вместо этого они рассказывают всякие нелепости, сваливая все на глупость французского (именно французского) командования, на хаос, неразбериху и просто на необычайное везение, которое сопутствовало великому Гудериану. Немецкая группа армий «А», наносившая главный удар в центре, в составе которой действовал танковый кулак Гудериана, дошедший до Ла-Манша, насчитывала полсотни дивизий. Из них 7 были танковыми и 3 моторизованными. Именно они, эти 10 подвижных дивизий, вошли в прорыв и стали стремительно продвигаться к побережью. С военной точки зрения того времени действовать так было совершенно немыслимо. Слева и справа от прорвавшихся танков Гудериана располагалась почти сотня вражеских дивизий. Чтобы перерезать тонкую линию снабжения группировки Гудериана, далеко оторвавшейся от основных, пехотных сил, союзникам хватило бы одной-двух дивизий, а сделать это можно было во множестве мест на трехсоткилометровом пути, проделанном немцами по французской территории. В таком случае в окружении оказались бы не войска союзников в Бельгии, а 10 дивизий Гудериана, оставшиеся без топлива где-нибудь во французской глубинке, посреди чистого, никому не нужного поля. Однако совершенно парадоксальным образом организовать серьезный контрудар и отрезать зарвавшегося Гудериана французскому командованию не удалось. При этом большинство отправленных 10 мая в Бельгию войск оказались там незадействованными и томились от безделья в тылу, как раз недалеко от тех мест, где они могли нанести прорвавшимся немцам контрудар. Причем надо помнить, что многие из числа этих войск были лучшими во французской армии и моторизованными, то есть могли атаковать немцев быстро и мощно.

Как гласит официальная западная история, виноват в провале контрудара был генерал Вейган. Он отменил контрудар, назначенный уволенным генералом Гамеленом на 17 мая, чтобы сперва разобраться в обстановке, а когда все же перешел в наступление 20 мая, то было уже поздно – пехота противника успела подтянуться вслед за танками. Но немецкая пехота не могла за три дня преодолеть все 300 километров, а именно столько к этому времени прошли немецкие танки. У союзников все равно