Час ведьмовства - Энн Райс

Но когда спустя несколько минут Майкл прошел мимо него изанял свое место у окна почти в самом конце салона первого класса, пожилойджентльмен даже не поднял голову. Его портфель был открыт, а сам он что-тобыстро записывал в объемистую тетрадь в кожаном переплете.

Прежде чем самолет поднялся в воздух, Майкл заказал себепорцию бурбона и упаковку холодного пива. К тому времени, когда они прилетели вДаллас, где по расписанию у самолета была сорокапятиминутная стоянка, Майкл пилшестую банку пива и читал седьмую главу «Давида Копперфильда». Про англичанинаон и думать забыл.

Майкл попросил таксиста притормозить и отправился заочередной полудюжиной банок пива. От ощущения вновь окутавшего его теплоголетнего воздуха все внутри ликовало. Машина свернула со скоростной магистралина знакомую и незабываемо грязную мостовую Сент-Чарльз-авеню, и Майкл едва незаплакал при виде темнолиственных старых дубов с их черной корой и длинногоузкого трамвая, который все так же, со звоном и грохотом, катился по рельсам.

Даже в этой своей части, с множеством убогих закусочных,обшарпанных деревянных баров и заброшенных бензоколонок, среди которых торчалик небу новые многоквартирные дома, возвышавшиеся над тентами магазинных витрин,это был его родной город – старый, прекрасный, полный зелени. Майкл с любовьюсмотрел даже на сорняки, пробившиеся сквозь трещины в асфальте. Там, гдеасфальта не было, росла сочная, ярко-зеленая трава. Ветви ползучего мирта былигусто усыпаны цветами – розовыми, сиреневыми, густо-красными, как мякотьарбуза.

– Да ты посмотри вокруг! – сказал он водителю,который без умолку болтал всю дорогу, жалуясь на резкий рост преступности ивообще на плохие для Нового Орлеана времена. – Это фиолетовое небо явспоминал все эти проклятые годы и видел так явственно, как будто кто-тораскрашивал его в моей памяти цветными карандашами.

Майклу хотелось плакать. За все время, пока утешал плачущуюРоуан, сам он не пролил ни слезинки. А сейчас ему хотелось буквальноразрыдаться. И отчаянно не хватало рядом Роуан.

Таксист слушал его с иронической улыбкой.

– Ну и что? Да, фиолетовое небо, если тебе такнравится.

– Нравится, и еще как, – сказал Майкл. – А тыродился между Мэгазин-стрит и берегом реки, точно? Уж этот выговор я узнаю гдеугодно, – добавил он.

– Ишь, завел тут речи, а сам-то как говоришь? – недал ему спуску таксист. – Если тебе интересно знать, я родился междуВашингтон-авеню и Сент-Томас-стрит и был самым младшим из девяти детей. Теперьтаких больших семей не встретишь.

Машина медленно двигалась по улице, и сквозь открытые окна всалон проникал влажный августовский ветерок. Только что зажглись уличныефонари.

Майкл закрыл глаза. Даже нескончаемые монологи таксистаказались ему музыкой. А это мягкое тепло… Как долго он всей душой тосковал понему! Разве в мире существует еще одно такое же место, где воздух буквальноживой, где ветер целует и ласкает тебя, а небо пульсирует, будто по его жиламтечет кровь? Боже мой, как это здорово – не ощущать больше пронизывающегохолода!

– Поверь, честное слово, никого сейчас нет счастливееменя, – сказал Майкл. – Никого… Да ты только взгляни на деревья!

Он во все глаза смотрел на черные изгибы ветвей.

– Черт побери, где же ты торчал, сынок?

Таксист был невысок, коренаст; на голове привычно сиделафуражка с козырьком. Он управлял машиной, наполовину высунув в окно локоть.

– Я был в аду, дружище, – ответил емуМайкл. – И знаешь, что я тебе скажу: там совсем не жарко. В аду ужаснохолодно… А вот и отель «Поншатрен» – все тот же, ничуть не изменился.

Нет, пожалуй, отель выглядел более элегантным ихолодно-суровым, чем в прежние дни. Аккуратные голубые навесы… и такая же, каки раньше, гвардия привратников и охранников возле стеклянных дверей.

От волнения Майкл ерзал на сиденье. Ему не терпелось выйтииз машины, пройтись, ощутить под ногами старые тротуары. Но он попросилтаксиста подбросить его до Первой улицы и там немного подождать. А потом онивернутся к отелю.

К тому моменту, как они подъехали к светофору на перекресткес Джексон-авеню, Майкл успел опустошить вторую жестянку пива. Вид за окнамимашины совершенно изменился. Майкл не помнил, чтобы переход был столь резким.Но дубы стали выше и гуще, многоэтажные дома сменились белыми особняками скоринфскими колоннами, и весь призрачный, сумеречный мир неожиданно наполнилсянежными отблесками зеленого покрова.

– Роуан, если бы ты была сейчас рядом, – прошепталМайкл.

На углу Сент-Чарльз и Филип стоял превосходноотреставрированный дом Джеймса Галье. На другой стороне находился дом ГенриХоуэрда, красующийся свежевыкрашенными стенами. За чугунными решеткамивиднелись лужайки и сады.

– Боже мой, я дома! – шептал Майкл.

Когда самолет приземлился, Майкл пожалел, что успелнапиться. В таком состоянии нелегко тащить чемодан и искать такси. Но теперьвсе позади. Когда такси свернуло налево, на Первую улицу, и въехало под сень густойзелени Садового квартала, Майкл пребывал в состоянии экстаза.

– Понимаешь, здесь все осталось прежним! –возбужденно воскликнул он, обращаясь к водителю.

В порыве огромной признательности Майкл достал банку пива ипротянул ее таксисту, но тот лишь усмехнулся и отдал обратно.

– Попозже, сынок. Куда теперь поедем?

Словно в замедленном сне, они скользили мимо массивныхособняков. Майкл не мог отвести взгляд от кирпичных тротуаров и высоченныхмагнолий с темными блестящими листьями.

– Поезжай помедленнее. Пусть этот парень обгонит нас. Яскажу, где остановиться.

Майкл пришел к выводу, что для своего возвращения выбралсамый прекрасный час вечера. Переполненный счастьем, он не вспоминал ни овидениях, ни о своем таинственном предназначении и мог думать только о том, чтооткрывалось его глазам, и… о Роуан. «Вот оно, испытание любви, –мечтательно размышлял он, – когда тебе невыносимо быть счастливым,поскольку рядом нет другого человека». Слезы готовы были ручьем хлынуть у негоиз глаз.

Таксист продолжал болтать, не умолкая ни на секунду. Теперьон говорил о родном церковном приходе Майкла, о том, каким он был в прежние днии в каком запустении находится сейчас. Майклу, конечно же, хотелось увидетьстарую церковь.

– А знаешь, мальчишкой я был прислужником в алтарецеркви Святого Альфонса, – сказал он.

Но церковь может ждать хоть вечность, и он пойдет тудапозже, потому что сейчас Майкл наконец увидел тот дом.