Комбат в западне - Максим Гарин

— Какой факс? Что он бормочет?

— Да черт его знает! — сказал милиционер помоложе. — Про какие-то факсы басни рассказывает, а от самого смердит, как из канализации. Ты откуда взялся?

— Оттуда, оттуда, — неопределенно замахал руками вначале показывая на выход из вокзала, затем на поезда.

— Ну-ка, пошли в участок. Там посадим в камеру и поговорим.

— Не хочу в камеру! Не надо в камеру! Клетка, железа боюсь… Гам! Гам! — бродяга вытащил из кармана вареное яйцо и как будто это было что-то бесценное, как будто это было яйцо, сделанное самим Фаберже из чистого золота, украшенное бриллиантами, протянул на дрожащей ладони милиционерам. — Вот, возьмите™ Гам! Гам! Только не бейте! Я все скажу.

— Скажешь, скажешь, — бормотал пожилой милиционер, он был явно озадачен таким поведением бомжа. — Ладно, бить тебя не будем. Только веди себя смирно и не бегай. Пойдем в участок, там все расскажешь.

— Не пойду! Не хочу! Господи, помилуй, — закричал бродяга. — Комбат! Комбат! Он вам покажет!

— Какой комбат? Что ты городишь?

— Комбат! Комбат, наш друг. Он большой, большой мужик, Комбат. Вот такой! — и бродяга развел грязные ладони в стороны, а затем поднял вверх и даже привстал на цыпочки. — Вот такой большой и очень сильный, Комбат. Никого не боится! — а затем захохотал, как безумный. — Комбат в клетке, Комбат в клетке. Гетман в клетке и Попович в клетке. Господа начальники, господа хорошие, Комбат в клетке, в железной клетке…

— Послушай, да он сумасшедший! — сказал милиционер помоложе и встряхнул бродягу за плечи. — Что ты мелешь, сумасшедший? Про какого комбата ты городишь?

— Комбат большой, Комбат хороший. Он нас спасет, спасет…

— Ладно, давай его выведем отсюда и пускай валит куда хочет.

— Да нет, надо завести его в участок, разобраться, выяснить. Документ есть у тебя? — уже почти ласковым голосом спросил сержант.

— Документ? Нет документов, нет. Без бумажки я букашка, а с бумажкой — человек.

— Он что, точно псих?

— Может и псих. Там разберемся.

Таким образом один из заключенных — тот, которого звали Попович, чудом спасшийся из подземного концлагеря, был задержан на железнодорожном вокзале города Калининграда сержантом Ивановым и младшим сержантом Сидорчуком. Эти два милиционера и доставили бродягу в отделение, которое размещалось на том же вокзале.

Там же Поповича, сидящего в углу камеры на корточках, прижавшись спиной к шершавому бетону, и нашел Андрей Подберезский с полковником Бахрушиным и капитаном Альтовым. Именно от Поповича они и услышали о большом-большом Комбате, сидящем в железной клетке. Но где находится клетка и где Комбат обезумевший Попович толком объяснить не мог. Единственное, чего от него смогли добиться, так это то, что клетка находится где-то глубоко под землей.

— Да, в общем-то этого и следовало ожидать, — сказал Бахрушин фразу, смысла которой Подберезский понять не мог.

За те дни, что полковник ГРУ Бахрушин и капитан Альтов находились в Калининграде, они объехали все окрестности вместе с сотрудниками ФСБ и ГРУ, а также с сотрудниками МВД в поисках того пансионата, куда были привезены Комбат и Андрей Подберезский. Но хотя Калининградская область на карте выглядит маленькой, объехать и осмотреть ее за такой короткий срок чрезвычайно сложно. Поэтому поиски не увенчались успехом.

— Ничего, Комбат, ничего, Борис Иванович, держись! Я тебя найду, я тебя не брошу, — как пономарь, повторял про себя одну и ту же фразу Андрей Подберезский.

Но полковник Бахрушин был угрюм, сосредоточен, постоянно морщил лоб и нещадно курил одну сигарету за другой. Капитан Альтов то исчезал на пару часов, то вдруг неожиданно появлялся и принимался высказывать своему шефу всевозможные версии. Бахрушин внимательно слушал, стряхивал пепел с сигареты, недовольно морщил лоб, кривил тонкие губы и нервно протирал стекла очков.

— Не то, не то это все! Чувствую, не то! Ни одной толковой зацепки, ни одной! Где же они все могут быть?

Где же?

Бахрушин вдруг срывал трубку телефона, принимался набирать номер и, связавшись, кричал:

— Москва! Москва! Полковник Соловьев, ты? Бахрушин говорит.

— …

— Откуда говорю? Откуда надо, оттуда и говорю.

Вот что ты должен сделать: немедленно возьми несколько людей и задержи хотя бы дня на три Станислава Борисовича Шеришевского. Адрес и все остальное я тебе сейчас скажу, записывай, — и Бахрушин произносил адрес. — Когда задержите, доложишь мне.

— …

— Да, я в Калининграде. Звони, буду ждать. Заранее благодарю.

— …

— Понял? Вот и молодец, что понял.

— …

— Что сказать генералу? Скажи, что это приказание Бахрушина. Потом все объясню.

Хоть в Калининграде и Калининградской области жизнь и без того напряженная, но с приездом полковника Бахрушина на ноги было поставлено не только ГРУ и ФСБ, но также и Министерство внутренних дел, вернее, все сотрудники этого министерства. Все были заняты поисками, всех полковник Бахрушин смог озадачить.

Андрей Подберезский по-разному пытался разговаривать с задержанным бродягой — и ласково, и грозно, и сурово заглядывая в глаза, и грозя кулаком. Но тот бормотал, пугался, хихикал, нее полную чепуху. Вдруг вскакивал со своего места, расстегивал пуговицы на штанах, принимался танцевать и показывал худую задницу.

— Да, — встречаясь с Бахрушиным, говорил Подберезский, — явно мужика с ума свели.

— Это уж точно. Ты, Андрей, лучше к нему не лезь, пусть им занимаются психиатры. Может, они что-нибудь смогут сделать.

— Да я уже с ними разговаривал, Леонид Васильевич. Они говорят, на все это нужно много времени.

— Много — это сколько? — бормотал Бахрушин, исподлобья бросая взгляды на Подберезского.

— Ну, месяц, два, Леонид Васильевич, а может полгода или год. Состояние у него ужасное, врачи говорят, что на него воздействовали электрическим током.

— Током, говоришь? Сволочи! Ничего, ничего, мы до них доберемся.

— Комбата жалко! Эх, жалко Комбата!

— Я думаю, жив Комбат, Андрюха. Есть у меня такое предчувствие.

— Да и мне не верится, Леонид Васильевич, что с Комбатом вот так легко разделались.

— Ладно, найдется. Может, сам объявится, а может, если нет, то мы его найдем. Поверь, Андрей, найден.

Пока Бориса Рублева друзья искали на поверхности, в городе и в окрестностях, он брел по подземному коридору в кромешной тьме, держа автомат то над головой, то прижимая к груди.

«Хоть бы чуть-чуть света! Была бы у меня зажигалка или фонарик, так было бы намного легче. А так — как у негра в заднице».

Комбат потерял счет времени и уже не знал час он находится в кромешной тьме или может быть, несколько дней. Ведь когда человек ничего не видит, время движется совсем иначе. Оно замедляет свой ход и минута кажется часом, а час кажется длиннее суток.