Обратная сторона вечности - Виктория Угрюмова

Правда, и благодарность была соответственной. Даже в самые неурожайные, голодные или несчастливые для страны годы бывшие подопечные, равно так и жители окрестных городов и селений, не оставляли жриц Тики. Скромные узелки с несколькими лепешками и шкатулки с золотыми монетами одинаково часто встречались на блюде для подношений, установленном во внутреннем дворе. И ни один вор никогда отсюда ничего не украл. Ни один мошенник не взял ломаного гроша у добросердечных обитателей храма. Ибо то был великий грех, и жестокое наказание грозило бы любому, узнай люди о подобной провинности.

Храм Тики оставался последним пристанищем в этом жестоком и суетном мире, последним местом, где единственным законом была доброта, а единственным стремлением – желание помочь другим. И все жители Аллаэллы понимали, что если с обителью что-то случится и она исчезнет в вихре войн, грабежей и убийств, которые случались сплошь и рядом, то вместе с ней исчезнет последняя надежда. И, хранимый этим знанием, освященный всеобщей верой, храм Тики преодолевал самые страшные потрясения.

Когда в маленьком скрипучем возке, запряженном старыми полуслепыми мулами, хуже которых уже нельзя было отыскать в королевских стойлах, привезли сюда безумную государыню, жрицы Тики приняли на себя ответственность за несчастную женщину. Она плакала и кричала о тени Зла, которая медленно наползает на мир, и заклинала всем святым и дорогим, что осталось у людей, отправить гонца в храм Истины, к Великой Кахатанне, чтобы предупредить ее...

Странно было, откуда берется столько сил в этом измученном, съеденном болезнями теле.

Верховная жрица храма Тики Агунда как-то не вытерпела и вызвала свою доверенную подругу Ханиш, с которой они вместе трудились, спасая и врачуя людей вот уж лет тридцать. Обе были немолоды, у обеих за плечами было горькое прошлое, в котором остались и невосполнимые потери, и жестокие разочарования.

У самой Агунды все четверо сыновей (двое старших близнецов были точной копией отца) погибли в сражении с гемертами, а любимый муж умер от какой-то неизвестной болезни года через два после этого горестного события.

Ханиш никогда не была замужем и детей не имела. Ее возлюбленный был моряком и плавал в дальние страны. Однажды его корабль вышел из порта в Аккароне и отправился вниз по Деру, чтобы затем через море Хо выйти в океан и достичь Иманы – соседнего континента, с которым на Варде вели оживленную торговлю. Больше этого корабля никто не видел. И только лет десять спустя, когда Ханиш все еще ждала своего жениха, незнакомец в шрамах и рубцах, больше похожий на выходца с того света, принес ей скорбную весть о том, что в море Хо «Голубой дельфин» разбился во время шторма. И тогда женщина отправилась в храм Тики к своей подруге уже навсегда. С тех пор они, как могли, старались облегчить горе других, в трудах и бесконечных заботах приглушая свое собственное.

– Послушай, Ханиш, – сказала Агунда, когда они с подругой остались вдвоем, – я должна с тобой посоветоваться.

– Рада, что тебе все еще бывают нужны мои советы, – улыбнулась Ханиш.

Она была маленькая, сухонькая, с длинными седыми волосами, собранными и заколотыми на затылке в большой узел. Некогда волосы являлись предметом ее самой большой гордости. И хотя в храме мало времени оставалось, чтобы ухаживать за своей внешностью, Ханиш не последовала примеру большинства жриц и волосы не остригла. Иные женщины пользовались корнем лопуха, чтобы окрашивать волосы в более темный цвет, обманывая природу и самих себя. Но Ханиш давно смирилась со своей сединой. Ее волосы побелели в несколько часов после того, как незваный гость сообщил ей о смерти возлюбленного.

Агунда была полной противоположностью своей подруге – на голову выше той, статная, с широкими бедрами женщины, родившей крепких детей, с пышной грудью и полными руками, она все еще оставалась привлекательной, и случалось, что иные из гостей храма влюблялись в нее. У нее был мягкий и низкий грудной голос и округлое румяное лицо.

Как-то убийца, которого разыскивали по всей Аллаэлле, раненый, нашел убежище в храме Тики. Он был моложе Агунды лет на десять, а то и пятнадцать, но это не помешало ему воспылать к ней юношеской страстью. Его чувство осталось без взаимности, и однажды в полдень он навсегда ушел из храма. Он никогда не писал ей и не давал о себе знать, но, где бы он ни находился, раз в году, в день рождения верховной жрицы Тики, на блюде для подношений появлялась охапка ее любимых цветов и какой-нибудь скромный подарок – дорогих бы она не приняла.

– Ты же знаешь, – сказала Агунда, подбрасывая в огонь несколько кривых сучковатых поленьев, – мне всегда нужно, чтобы ты говорила со мной. Меня тревожит наша несчастная королева. Что ты сама думаешь по этому поводу?

– Не знаю, – задумчиво ответила Ханиш, устраиваясь рядом с ней. – Мы с тобой обе пережили горе. Разве мы не были немного безумны тогда?

– И не немного, а довольно сильно. Я несколько дней провела как в тумане.

– Я об этом и говорю, Аг. Она не кажется мне больной. Другое дело, что ее терзают какие-то страшные предчувствия.

– Может, это не предчувствия? Она просила меня посидеть с ней сегодня утром. И все, что говорила государыня, показалось мне абсолютно разумным и обоснованным. Скорее Фалер безумен, нежели она. А то, что ее отослали от двора... Кому в Аллаэлле не известно, как король обставил спальню Бендигейды?

– Твоя правда, – кивнула Ханиш. – Но что мы можем сделать? Только утешать ее, несчастную.

– Нет! Тут ты не права. Мы можем исполнить то, что она просит.

– А как?

– Завтра от нас уходит Аграв.

– Уже? А я не слышала... Собрался, значит, в дорогу. Аг, а он не боится, что его найдут?

– Не думаю, что он вообще способен бояться. Но я придумала неплохой план и хочу услышать твое мнение. Ему-то все равно нужно скрываться, и он намерен в ближайшие дни покинуть Аллаэллу. А я хочу передать Великой Кахатанне слова королевы Лай. Вот он и сделает это.

– А знаешь, – оживилась Ханиш, – по-моему, прекрасно придумано. Он согласен?

– Не знаю. Я пригласила его сюда, чтобы поговорить. Должен явиться с минуты на минуту.

– Мне уйти?

– Зачем, дорогая? Напротив, останься. Может, заметишь то, что я не учла и упустила из виду.

Агунда поставила на маленькую жаровенку котелок с красным вином.

– Тебе класть мед?

– Спасибо, не нужно.

– А я выпью подогретого и с медом. Устала что-то в последнее время, а после горячего вина с медом сплю как младенец. И хорошо отдыхаю.

– Ах, Агунда, ты хороша и свежа, но и тебе и мне пора признать, что мы далеко не молоды. Это все возраст. И никакой подогретый мед с вином нам уже не поможет.

Подруги переглянулись и озорно рассмеялись.

Что бы там ни говорила Ханиш об их возрасте, а смех у двух женщин все еще был молодой и звонкий.

В дверь тихо и осторожно постучали.