Лунная соната для бластера - Владимир Серебряков

«Да, — подумал я, — обманываться — это очень по-человечески. Сколько раз я обманывался за последние дни?» Слишком много. Но это не помешает мне и дальше поступать так же. Как там было: «Падай и поднимайся!» — «Зачем?» — «Кто не поднялся — тот мертв».

— Падай и поднимайся, — прошептал я невольно. — Это не самообман, Элис. Это… то, что мы такое. Мысами решаем, кто и что мы есть. В синапсах невозможно найти душу, но не потому, что ее нет. Она не там хранится.

— Ты в это веришь? — с той же странной интонацией, что я не раз подмечал за ней, спросила Элис.

— Верю, — отозвался я. — А ты?

Она опять отвернулась. Я каким-то шестым чувством ощущал, как борется в ней отчаяние с надеждой.

Я шагнул к ней — к тому, чем она была здесь, к тени и отражению… нет, воплощению, не менее присущее ей, чем то тело, которое я привык считать принадлежащим Элис Тьюринг Релер. Боги лунные и земные, что же мне делать?!

И, наверное, кто-то там, наверху, все-таки услышал меня. Потому что я нашел нужные слова.

Я понимал, на что иду. Провести свою жизнь рядом с женщиной, которая не просто умнее тебя (это еще можно выдержать; в конце концов, о большинстве женщин можно сказать то же самое) — которая просто больше, чем я когда-либо смогу стать!.. Но Боже мой, какая это на самом деле мелочь… когда любишь кого-то.

Ну вот. Себе я это уже сказал. Осталось сообщить ей. В конце концов, даже если это и не так — человеку ведь свойственно обманываться.

— …Отныне и навеки, и пока смерть не разлучит нас…

— Какая смерть, глупый?

— Моя.

— Глу-упый… Неужели ты думаешь, что я тебе позволю умереть?

Пожалуй, всякий рассказ стоит завершать душещипательной сценой. Или разгромом врага. То, что следует за тем и другим, обычно не стоит доброго слова, не говоря уже о подробном описании.

Я сижу дома, просматриваю дальние этажи памяти — что стереть, что перебросить на жесткий носитель, — а заодно кормлю ребенка грудью. На мой взгляд, нынешняя мода на равноправие полов зашла далековато, но если уж берешься заводить детей, манкировать родительскими обязанностями не стоит.

Пожалуй, тот эпизод моей биографии стоит закончить именно соединением сердец, потому что хаос, воцарившийся вслед за прекращением войны Домов и гибелью Дэвро, заставлял с тоской вспомнить о добрых колониальных временах. Чтобы разгрести последствия неудавшегося переворота, у нас — включая в это число всех жителей Города — ушел почти год. За это время эмоции несколько поулеглись, и мало кто вспоминал о том, кто именно своим неописуемым героизмом вызвал этот хаос к жизни. Во всяком случае, хоть награждать не пытались.

На нашу с Элис свадьбу пришло больше гостей, чем на премьеру последнего фильма Рими (который тоже присутствовал, и даже пожертвовал ради такого случая свой запас «слез ангелов». Габриэльское спиртное гости смаковали в молчании — уже было понятно, что в ближайшие десятилетия поставки колониальных товаров нам не светят). Не все сюрпризы того дня были приятными, но на лучшей свадьбе мне присутствовать не доводилось за прошедшие с тех пор два столетия. Во всяком случае, на нее мне удалось собрать всех друзей, переживших мятеж Дэвро.

Прошло совсем немного времени — по нынешним, новым меркам, — а дни Распада уже кажутся мне невообразимо далекими. Возможно, виной тут регулярная чистка памяти, задвигающая прошлое на дальние ветки каталожного дерева. Хотя, скорей всего, это потому, что события местного масштаба для нас, лунарей, теперь куда важнее — других просто нет.

Чтобы наладить большой приемник, нам потребовался год; к этому времени Земля уже молчала. Возможно, какие-то сигналы еще блуждали под ионосферой, но мы их уловить уже не могли. Только после этого сомневающимся стало ясно, что мы предоставлены самим себе. Но и по сю пору материнская планета молчит загадочно и страшно, словно род людской, вопреки предсказаниям Элис, все-таки пресекся в своей колыбели. Орбитальные съемки дают странные картины — некоторые города разрушаются, некоторые вырастают за несколько лет на ровном месте. Почти исчезли пустыни; даже проплешины отравленных земель и воронки ядерных взрывов понемногу затянула растительность. Интересно, вымерли все-таки люди, или раскололись на несколько враждующих видов, или просто одичали? И кто в таком случае сменил их на электрическом троне царей природы: собаки? крысы? тараканы, упаси боже?..

Зато наша колония процветает. Город расширяется; скоро он займет все Море Облаков, и водородных ресурсов Луны уже не хватает для обслуживания реакторов. Мы наладили доставку льда с внешних планет, однако все громче звучат голоса тех, кто призывает рассеяться по Солнечной системе, освоив прочие ее миры. Дуэйнсиане собираются перебраться на Титан (самое подходящее место для таких сумасшедших), алиенисты — терраформировать Марс (этому проекту лет триста, но со времен первых лифтов никто не воспринимал его всерьез — зачем прикладывать столько усилий, если по другую сторону лифт-канала нас ждут готовенькие водно-кислородные планеты?). Какие-то мелкие группы порываются освоить пояс астероидов, или добывать тяжелые элементы на Меркурии. Эвангелиты поговаривают о возвращении на Землю — если агент фазового сдвига уже выветрился, в чем наши биологи далеко не уверены.

Дочка довольно чмокает губами. На виске ее помигивает индикатор: в кору мозга загружается развивающий сон. Я даю лайф-системе команду добавить в молоко стимулятор синапсообразования.

Мой дубль тем временем плывет по бульвару Циолковского. Все так же благоухают цветы, в куполах шелестят клены. Прохожих немного, как и два века назад — только Луна стала больше. Зато выглядят они еще более пестро. Большинство, конечно, обитает в биологических телах, но тут и там виднеются сквозь вирт-фильтр фантомы присутствия, или поблескивают металлокерамикой независимые зонды. Очень немногие лунари уходят в ирреальность безвозвратно, оставляя тело и перенося основную программу на интелтронный носитель, но почти все существуют, как я, параллельно в двух мирах, одним аспектом личности ныряя в холодное информационное море, а другим — утешаясь плотскими радостями.

У многих тел общепринятые разъемы заменяет тонкая серебряная татуировка — след встроенной лайф-системы. Такой же, как у меня. Новые модели внешне не проявляются, но обеспечивают наше условное бессмертие ничуть не менее надежно.

Меня отвлекает шум. Я подключаюсь к датчикам в соседней комнате: ничего страшного, это младший сын играет с соседом, создавая все более убедительные голографические образы. Архивирую мягкое отеческое внушение, отсылаю: нечего хвастаться. Окраинная часть моего сознания фиксирует вызов от локальной субличности Рональда — тот интересуется моим выступлением на завтрашнем консенсусе по вопросу рассеяния; сообщаю, что свяжусь с ним позже.

Удивительно быстро стерлась грань между рожденными и сотворенными людьми. Мне трудно порой бывает вспомнить, кто из наших детей появился на свет хаотическим ростом синапсов в биологическом мозгу, а кто — слиянием характерных черт наших с Элис матриц личности в киберпространстве.