Легко ли быть одной? - Лиз Туччилло

Медсестра принесла большой переносной холодильник. Когда она открыла его, изнутри вырвался парок от сухого льда. Затем медсестра извлекла напоминающий большой серебристый термос контейнер, наполненный потенциальными детками Руби.

– Ну вот, – с улыбкой сказала сестра.

Доктор Джиларди встал, взял у нее термос и взглянул на Руби.

– Похоже, все хорошо. Вы готовы?

В этот момент в голове у Руби промелькнул миллион мыслей. О том, как она потом вернется в свою пустую квартиру. О том, как тест на беременность окажется положительным. О том, что рядом с ней не будет мужчины, которого эта новость приведет в восторг. О том, что из роддома ее будет встречать много друзей и близких, но любимого мужчины среди них не будет. Была еще одна мысль, от которой Руби буквально пронзило жало жалости к себе: это было воспоминание о матери, когда она однажды в слезах разговаривала с кем-то по телефону. «Я не выдержу этого! – причитала она сквозь рыдания. – Это слишком тяжело для меня. Слишком. Я так больше не могу, я не знаю, как мне жить дальше!» С этими словами она тяжело упала на стул и заплакала еще сильнее.

Руби встрепенулась и быстро сняла ноги с упоров.

– Нет, я не готова. Совершенно не готова. – Резко повернувшись, она спрыгнула со стола. – Мне ужасно жаль, что я отняла ваше время, – придерживая свой халат, произнесла она. – Жаль переводить понапрасну чью-то хорошую сперму. И еще мне очень, очень жаль, что я только что выбросила на ветер больше семи тысяч долларов. Но мне нужно идти.

* * *

Одиннадцать тридцать утра. Джорджия открыла холодильник и заглянула внутрь – в двенадцатый раз за последние десять минут. Молоко. Яйца. Хлеб, овощи, маленькие сырные палочки, упаковки фруктового сока, пудинг в пластмассовых стаканчиках. Там также были готовые макароны с сыром в пластиковом контейнере и куски жареной курицы, завернутые в прозрачную пленку. Она подумала, что последнее – очень правильный штрих, демонстрирующий, что накануне она приготовила отличную домашнюю еду: что лучше могло свидетельствовать в пользу того, что она прекрасная мать, чем остатки макарон с сыром и жареная курятина в холодильнике?

К предстоящей беседе Джорджия относилась не очень хорошо – мягко говоря. Какой-то долбаный унизительный допрос от какого-то дебильного социального работника или психолога или хрен его знает кого, который ввалится в ее дом, будет заглядывать в ее холодильник и задавать ей разные дурацкие вопросы насчет того, как ей воспитывать ее же детей. А потом еще эта баба, эта стерва, эта благодетельница человечества, сующая нос в чужие дела вроде «Я такая правильная – мне можно», еще и будет принимать решение, разрешить ей оставить у себя детей или нет. Джорджия со злостью захлопнула холодильник.

Тут она подумала, что перед приходом социального работника было бы неплохо как-то поднять себе настроение.

Она принялась нервно вышагивать по квартире. «Все это очень серьезно, – говорила себе Джорджия. – Серьезнее просто не бывает». Она попробовала успокоить дыхание: вдох – выдох, вдох – выдох. Начала думать о плохих матерях. О матерях, которых она видела на улице, которые орали на своих детей, шлепали их, называли обидными словами, вроде «тупица» или даже «маленький придурок». В голову Джорджии приходили всякие жуткие истории, вычитанные в газетах, о том, как женщины прижигали своих деток сигаретами, бросали их на три дня одних или морили голодом до смерти. Она остановилась и обвела взглядом свою симпатичную квартиру в Уэст-Виллидже. «Они не могут забрать у меня моих детей. Господи, я их мать, в конце концов!» Потом ей вспомнился Майкл Джексон в своем дьявольском Неверленде[73], где он, приветствуя фанатов, высовывал из окна собственного ребенка. «И никто у него детей не отобрал», – подумала Джорджия, заходя в ванную. Открыв дверцу аптечки, она увидела лейкопластырь, детский аспирин, аспирин для взрослых, бинты. Вроде бы все, что нужно, чтобы ее нельзя было назвать никудышной матерью. Джорджия до сих пор не могла поверить, что у Дейла хватило совести заявить на нее. Ну хорошо: она действительно один раз оставила детей без присмотра. Джорджия закрыла аптечку и посмотрела на себя в зеркало. Это на самом деле было плохо, очень плохо. Но ведь любой из родителей, воспитывая детей, хоть раз в жизни совершает какую-то вопиющую халатность. Джорджия уставилась на свое отражение. О’кей, это случилось из-за мужчины. Что тоже плохо. Никто не спорит. Да, ее понесло, она была немного не в себе, ненадолго потеряла над собой контроль. Ну и что – с кем не бывает. По крайней мере, она же не размахивала своим ребенком с балкона, как некоторые.

Джорджия вернулась в гостиную и осмотрелась. Есть ли тут какие-то острые предметы и опасно торчащие углы, которые могли бы свидетельствовать о том, что она, черт возьми, непонятно о чем думала, обставляя комнату, где будут находиться дети? Все еще закипая от ярости, Джорджия пошла на кухню и заглянула в кладовку. Ах, эта кладовка! Что может быть лучше большой кладовки? При виде полок с пачками муки, кокосовой стружки, шоколадной крошки и готовой смеси для маффинов Джорджия почти успокоилась. Ее мать как-то сказала ей, что в доме должно быть все, чтобы в любой момент можно было приготовить шоколадное печенье. Джорджия навсегда запомнила это. Неужели же, блин, такие мысли могут посещать безнадежно никчемную мать? Она снова разозлилась. Даже слишком. Только она попробовала выровнять дыхание, чтобы успокоиться, как в дверь позвонили. Джорджии хотелось расплакаться. Но она этого не сделала. Она набрала побольше воздуха в легкие и спокойно направилась открывать. Перед самой дверью Джорджия еще раз глубоко вдохнула, но, когда взялась за ручку, в голове у нее мелькнула мысль: «Ну, Дейл, гореть тебе за это в аду!»

Открывала Джорджия с улыбкой. На пороге стоял невысокий мужчина с усами и седеющими волосами, завязанными в конский хвост. Джорджия мгновенно узнала этот тип: либерал и добрая душа, социальный работник образца шестидесятых годов прошлого века. Он сердечно улыбнулся ей. Джорджия улыбнулась в ответ, не менее сердечно. Она уже ненавидела его. Ну откуда ему знать, что такое хорошая мать? Он был мужчиной, как и Дейл, так пусть поцелует ее в задницу.

– Проходите, пожалуйста, – сладким голосом сказала Джорджия, сопроводив свои слова жестом.

Социальный работник быстро вошел и осмотрел квартиру. Джорджия следила за ним и понимала, о чем он думает: чистый, ухоженный дом небедного человека.

– Меня зовут Марк. Марк Левайн.

– Приятно познакомиться, Марк.

Ну о-очень приятно, что ты, черт бы тебя побрал, ввалился ко мне домой, чтобы судить меня.

– Могу я предложить вам какой-нибудь напиток? Есть кофе, чай, виноградный сок, апельсиновый сок, персиковый сок, грейпфрутовый сок, вода из-под крана, вода из бутылки, газированная вода, «Гаторейд»[74]…