О людях и ангелах (сборник) - Павел Крусанов

В свои лучшие времена англичане владели Барбарией. Так было до тех пор, покуда мулла Мухаммед бин-Абдаллах не объявил себя махди – спасителем мира, призванным восстановить попранную справедливость, – и под зелёным знаменем Омейядов не поднял местные племена на мятеж против британцев. Десять лет в Барбарии с переменным успехом шла безжалостная война. Люди убивали друг друга с такой лёгкостью, будто играли в игру и по правилам этой игры каждому полагалось три жизни. В конце концов махди Мухаммед и его неистовые скотоводы взяли верх – они прогнали англичан, выбили из Миджуртини, Ногаля и Оббии итальянцев, отторгли у Кении, оставшейся за британцами, провинцию Джубуланд и, уже разучившись делать что-либо, кроме войны, повернули боевых верблюдов в сторону христианского Аксума. Они прошли по абиссинским землям вплоть до города Доло, когда барбарские шииты, объединённые по городам сетью религиозных братств, отказались признавать в бин-Абдаллахе своего двенадцатого имама. Вспомнив заповедь святого Джафара Правдивого, гласившую, что лучше отдать собственное дитя на вскормление еврейке или христианке, чем врагу дома Али, шииты под белым знаменем выступили против самозванца. В стране началась долгая гражданская брань. Через два года межконфессиональной бойни, время от времени переходящей в сведение давних племенных счётов, в драку ринулась ещё одна сила – на берег измождённой Барбарии, густо усыпанный непогребёнными костями, высадился десант занзибарских хариджитов. В руках у них были ружья, заряженные жемчугом, дабы лицемерам веры воздалось по делам их, и богоотступников постигла перламутровая смерть, а над фанатичными головами хариджитов трепетали красные знамёна.

Неизвестно, сколь долго продолжалось бы это побоище, но тут, следуя доброй фольклорной традиции, пришёл полномочный лесник и выгнал всех из леса. Могучего лесника звали «Синклер ойл корпорейшен» – англо-американская компания. Дело в том, что в барбарском местечке Кориолай из скважины брызнула нефть.

Как раз на ту пору после шестнадцатилетней засухи оправился Аксум – оправился и пожелал вернуть назад свои утерянные земли. Планирование операции проводилось при непосредственном участии Русского географического общества, куда срочно были приняты Некитаев с Барбовичем, отважные исследователи Табасарана, а также их высокоучёные денщики, понятия не имевшие, чем муссон при столь схожих серединных «с» отличается от пассата, и убеждённые, что Гвардафуй – это мужская набедренная повязка. В случае счастливого исхода дела Аксум воссоединялся с южными провинциями, а Россия заметно укрепляла свои позиции в Восточной Африке – акционерное общество «Братья Черепановы», обойдя французов, получало концессию на строительство в Абиссинии железной дороги, а непременным условием мира Аксума с побеждённой Барбарией должно было стать требование о передаче нефтяных разработок русским добытчикам.

Накануне они миновали городок с неподатливым, упирающимся во рту названием и теперь направлялись в сторону Гондолибы, где, по легенде, надлежало пополнить запас воды и провианта. С самого начала отказавшись от машины, шли медленно, верблюжьим шагом – предполагалось, что землепроходцев манит глухая беспутица. Некитаев держался иного мнения: заботить их должны не булыжники и гербарии, а дороги, коммуникации и колодцы, да и действовать надо быстро – британец не дремлет. Хотя приноровиться к местности, конечно, не мешало. Одно утешение – Гондолиба находилась уже на территории Аксума и оттуда до Ферфера можно было прокатиться с ветерком. Видимость гербария, к слову сказать, обеспечивал Прохор, прессуя былинки между страницами шикарного тома «Путешествия по Замбези» Давида и Чарльза Ливингстонов (туда же он складывал скорпионов, богомолов и ящериц), а минералы после болезни денщика Барбовича никто не собирал вовсе.

Ближе к вечеру встретили табун синих цесарок, и Некитаев с Прохором, потянув из седельных кобур карабины, отстрелили головы паре самых упитанных. По такому случаю устроили привал – как-никак, почти курятина. Спешились под низкорослыми акациями с колючими плоскими кронами, возле которых, точно гнилой клык земли, торчал трёхсаженный термитник. Два проводника, отказавшись от предложенной цесарки, которой предпочли сушёную саранчу, занялись верблюдами – эти худощавые, калёные, как кофейные зёрна, люди до спеси гордились принадлежностью к роду не то гадабурси, не то хавийя, что было разом забавно, трогательно и жутко – русские господа никак не могли постичь пафос их гордыни, коренящейся в дремучих доисламских глубях куда глубже той поры, когда Абу Хасан Али ибн ал-Хусейн ал-Масуди впервые описал в своих трудах Барбарию, а придворный картограф Роджера II, короля Обеих Сицилий, Абу Абдаллах Мухаммед ибн Мухаммед аш-Шериф ал-Идриси выгравировал её имя на своей знаменитой серебряной карте. Кажется, в те времена, когда звёзды ещё не вышли на небо из морских раковин, а верблюды носили на голове кручёные рога, какие носят антилопы куду, люди племени, из которого вели свой род проводники, были чёрными пятнами на шкуре быстроногого пардуса, в то время как остальные люди – всего лишь газельим помётом…

– Мы занимаемся ерундой, – сказал Иван, насаживая на прут кусок курятины. Пламя в очаге, сложенном из обломков известняка, поутихло, и теперь цесарку, не пересушивая мяса, можно было отлично испечь на углях. – Надо быстро разыграть три карты. А что это за карты – и к графине не ходи: Бербера, Могадишо, Кисимайо. Кто держит эти порты, тот держит страну. Англичане смогут подойти только сухим путём – через Кению. Но если мы не будем волынить, то обуем их на обе ноги.

– Расскажи это нашему советнику, что сидит во дворце у негус-негеста и рыгает над персиками, – отозвался Барбович.

– Я свяжусь с ним из Гондолибы. Сейчас на всё дело хватит трёх-четырёх абиссинских бригад и батальона наших штурмовиков, но если британец учует неладное, подтянет флот и оповестит барбарцев – негусу придётся выставлять всю свою императорскую рать.

– Это точно, – согласился Барбович. – Только советник наш трусоват и поперёк штабных прожектов не попрёт. Так что мыкаться нам во славу русской науки до самого ихнего Кисимайо и тянуть кота за семенники… – Ловким ударом он проткнул остриём ножа сунувшуюся было из-под камня здоровенную сороконожку и стряхнул её под ноги Прохору. – На-ка, сержант, схорони в гербарий.

Прохор брезгливо наколол на свою финку извивающуюся, гнойного цвета тварь.

– Давай, брат, давай, – подбодрил изверг. – Хозяйство вести – не мудями трясти.

– Вот аспид! – аттестовал Прохор не то сколопендру, не то Барбовича и с надеждой обратился к Некитаеву: – Ваше благородие, воевать-то будем?

– «Носорогу некуда вонзить в него свой рог, тигру негде наложить на него свои когти, а солдатам некуда поразить его мечом. В чём причина? Это происходит оттого, что для него не существует смерти», – на память процитировал Барбович кого-то из китайцев. – Ваня, тебе не кажется, что это про сержанта?

– Под лежачий камень вода не течёт, – оправдался за нетерпение Прохор.

– Вот и хорошо, – сказал Барбович, – пусть тебе будет сухо.

Пока ставили палатку, звезданула ночь. Перед сном Иван прошёлся окрест и застал у верблюдов только одного из проводников. Не было и одного дромадера. Оставшийся туземец, ведущий своё родословие от пятна со шкуры пардуса, с помощью немыслимых телодвижений, на какие способны только африканцы, разъяснил, что сотоварищ его отправился на промысел дичи, – будучи поверхностно знаком с местной фауной (в основном по животным вкраплениям в «гербарии» Прохора), Иван не понял – какой именно. Выглядело это по меньшей мере странно: во-первых, харчи прижимистым проводникам оплачивало Географическое общество, а во-вторых, хотя луна на небе выкатилась что надо, представить себе успешную ночную охоту в здешних колючих кустах Некитаев был не в силах.