Острова в океане - Эрнест Хемингуэй

– Я ученый.

– Sobre todo en la cama[99], – сказала УмницаЛил. – Он глубоко изучил Китай.

– Ладно. Все равно этот раз платите вы, – сказалAlcaldo Peor. – И давайте дальше обсуждать нашу платформу.

– Что мы скажем о Домашнем очаге?

– Это предмет священный. Домашний очаг пользуется такимже уважением, как и религия. Тут надо проявить осторожность и деликатность. Ну,скажем, так: Abajo los padres de familias[100]?

– Это уважительно. Но не лучше ли просто – ДолойДомашний очаг?

– Abajo el Home[101]. Чувства здесь выражены прекрасные.Но многие могут спутать этот очаг с настоящим очагом.

– А о детях что скажем?

– Пустите детей и не мешайте им приходить ко мне, кактолько они достигнут возрастного ценза и смогут участвовать в выборах, –сказал Alcaldo Peor.

– Теперь развод, – сказал Томас Хадсон.

– Тоже щекотливая тема, – сказал AlcaldoPeor. – Bastante espinoso[102]. А вы сами как относитесь к разводу?

– Может, развода касаться не следует? А то это будетпротиворечить нашей кампании в пользу Домашнего очага.

– Ладно, отставить. Теперь давайте посмотрим…

– Куда ты посмотришь? – сказала Умница Лил. –Ты же совсем окосел!

– Не осуждай меня, женщина, – сказал AlcaldoPeor. – Одну вещь мы должны сделать.

– Какую?

– Orinar[103].

– Поддерживаю, – услышал себя со стороны ТомасХадсон. – Это основное.

– Отсутствие водопровода тоже основное. А это основанона воде.

– Вернее, на алкоголе.

– По сравнению с водой процент алкоголя невелик. Воснове вода. Вот вы ученый. Какой процент воды у нас в организме?

– Восемьдесят семь целых и три десятых процента, –сказал Томас Хадсон наугад, зная, что это неверно.

– Точно, – сказал Alcaldo Peor. – Ну как,пойдем, пока ноги ходят?

В мужской уборной спокойный, благородного вида негр читалрозенкрейцеровскую брошюру. Он прорабатывал недельное задание по курсуизучаемых им наук. Томас Хадсон почтительно приветствовал его, и негр так жепочтительно ответил ему.

– На улице сегодня холодно, сэр, – заметилслужитель, читавший религиозную брошюру.

– В самом деле, холодно, – сказал ТомасХадсон. – Как твои занятия?

– Очень хорошо, сэр. Не хуже, чем можно было ожидать.

– Прекрасно, – сказал Томас Хадсон. Потом,обратившись к Alcalde Peor, у которого что-то там не ладилось: – В Лондоне естьклуб, одна половина членов которого испытывает трудности с мочеиспусканием, адругая страдает недержанием мочи. Я тоже был членом этого клуба.

– Великолепно, – сказал Alcalde Peor, закончивсвою работу. – Как он назывался, этот клуб? Не El Club Mundial[104]?

– Нет. По правде говоря, я забыл его название.

– Забыли название своего клуба?

– Да. А что тут такого?

– Давайте сделаем еще разок. Сколько стоит помочиться?

– Сколько дадите, сэр.

– Я плачу, – сказал Томас Хадсон. – Обожаюплатить за это дело. Будто цветы покупаешь.

– Может, это был Королевский автоклуб? – спросилнегр, подавая ему полотенце.

– Нет, ни в коем случае.

– Извините, сэр, – сказал адептрозенкрейцеров. – Я знаю, это один из самых больших клубов в Лондоне.

– Правильно, – сказал Томас Хадсон. – Один изсамых больших. Вот, возьми, купишь себе на это что-нибудь хорошее. – Ондал негру доллар.

– Зачем вы дали целый песо? – спросил AlcaldePeor, когда они вышли за дверь и вернулись в сутолоку бара-ресторана и вгрохот, доносившийся с улицы.

– Он мне не нужен.

– Hombre, – сказал Alcalde Peor. – Как высебя чувствуете? Хорошо? О`кей?

– Вполне, – сказал Томас Хадсон. – Вполнео`кей. Большое вам спасибо.

– Как ездилось? – спросила со своего табурета устойки Умница Лил. Томас Хадсон посмотрел на нее и опять словно бы впервыеувидел. Она показалась ему много толще и гораздо темнее лицом.

– Хорошо ездилось, – сказал он. – Впутешествии всегда встречаешь интересных людей.

Умница Лил положила руку ему на бедро и ласково сжала, но онуже не смотрел на Умницу Лил, он смотрел мимо смуглых кубинских лиц и светлыхпанам, мимо пьющих и играющих в кости, туда, где за распахнутыми дверьми белелазалитая солнцем площадь, и вдруг увидел, как к дверям подкатила машина, ишвейцар, сняв фуражку, отворил заднюю дверцу, и из машины вышла она.

Это была она. Только она умела выйти так из машины,деловито, и легко, и красиво, и в то же время так, будто она оказывала большуючесть тротуару, ступив на него ногой. Вот уже много лет все женщины старалисьпоходить на нее, кое-кто даже не без успеха. Но стоило появиться ей – истановилось ясно, что это лишь жалкие подделки. Сейчас на ней была военнаяформа. Она улыбнулась швейцару, о чем-то его спросила, он ответил, сияя отудовольствия, и она прошла прямо в бар. За ней шла еще одна женщина, тоже ввоенной форме.

Томас Хадсон встал с места, что-то сдавило ему груднуюклетку, и сделалось трудно дышать. Она уже заметила его и шла к нему посвободному неширокому проходу между стойкой и столиками. Ее спутница шагаласледом.

– Извините меня, – сказал Томас Хадсон Умнице Лили Alcalde Peor. – Мне нужно поговорить с одной знакомой.

Они встретились на середине прохода, и он сжал ее вобъятиях. Они сжимали друг друга так, что, кажется, крепче уже нельзя было, ион целовал ее крепко и бережно, и она тоже целовала его и руками ощупывала егоплечи.

– Ты, – сказала она. – Ты. Ох, ты.