История Венецианской республики - Джон Джулиус Норвич

Указ, датированный 20 июля 1437 года, именует дожа герцогом Тревизо, Фельтре, Беллуно, Ченеды, Падуи, Бреши, Бергамо, Казальмаджоре, Сончино и Сан-Джованни-ин-Кроче вместе со всеми замками, укреплениями на всей территории Кремоны и остальной Ломбардии к востоку от реки Адда. При этом уточняется, что каждый преемник дожа обязан приносить присягу на владение ими заново, сразу после своего избрания, а к Рождеству ежегодно присылать императору отрез золотой ткани ценой не менее 1000 дукатов.

Как ни странно, преемники Фоскари так и не принесли присяги заново, о ежегодной дани вскоре забыли. Почему — не вполне ясно, только Венеция, в отличие от других итальянских городов, никогда не была частью феодальной системы (которая в любом случае никогда долго не удерживалась), и такого рода обязательства, подразумевающие подчиненное положение, шли вразрез с ее давними традициями независимости. Однако в краткосрочной перспективе указ укрепил положение Венеции, придав завоеванным владениям легальный статус, на который можно было опираться в противоборстве с герцогом Миланским.

Вдаваться во все подробности миланской войны мы не будем. В 1436 году Генуя восстала против Филиппо Марии и вступила в венециано-флорентийский альянс. После этого началась обычная история с ударами и контрударами, взятием и сдачей городов и замков, в то время как капитаны обеих сторон нерешительно топтались на месте, будто танцевали павану. Однажды картина внезапно оживилась — осенью 1438 года, когда Брешу атаковала миланская армия под командованием Николо Пиччинино. К этому времени венецианцы нашли себе нового кондотьера, чья энергия, обаяние, а главное, лояльность вернули им веру в победу. Это был сын булочника по имени Эразмо да Нарни, больше известный по прозвищу Гаттамелата.

Внезапное наступление Пиччинино на Брешу серьезно угрожало не только городу, настроенному провенециански и готовому к защите, но и самой армии Гаттамелаты. Единственственная нить, связывающая Брешу и Венецию зимой, проходила по южному берегу озера Гарда. Ее перерезала превосходящей силы миланская армия. Когда Бреше угрожала осада, Гаттамелата не мог позволить себе ввязаться в сражение, потому что тогда поставил бы под угрозу саму Венецию. С трудом отойдя к Вероне, он сумел расположиться между Венето и врагом. Он знал, что это единственный выход.

Озеро Гарда — прекрасный пример того, что происходит, когда горные потоки соединяются и достигают равнины. Его северная часть, окруженная с обеих сторон высокими, почти отвесными склонами гор, напоминает длинную ручку сковородки. Затем горы отступают, озеро раздается в стороны, и южная его часть омывает широкую равнину Ломбардии. Вот эту южную часть и блокировали миланцы. Чтобы провести северным путем армию из трех тысяч конных и двух тысяч пеших воинов, требовалось ждать середины лета. Идти туда в конце сентября, когда в горах уже лежит глубокий снег, а реки разливаются от осенних дождей, значило обрекать себя на гибель. Но навели мосты, кое-как восстановили размытые дороги, отбили нападение бандитов, посланных епископом Тренто, союзником Висконти. Наконец после недельного перехода Гаттамелата и его изнуренные люди вышли из Валь Каприно к восточному берегу озера, на гостеприимную равнину в нескольких милях к северу от Вероны.

Это было небывалое свершение, но это было отступление. За это время Брешу осадили, и хотя она героически оборонялась (местный хронист рассказал, как священники и монахи, женщины и даже дети были мобилизованы на защиту стен), город жестоко пострадал от восьмидесятифунтовой пушки Пиччинино. Без подмоги осажденным долго было не продержаться. Но откуда эту подмогу взять? Вся проблема опять заключалась в миланской армии, занявшей южный берег озера Гарда. Зима приближалась, и уже не могло быть и речи об обратном переходе по северному берегу озера, да еще с грузом продуктов, необходимых осажденному городу. Однако восточный берег все еще находился в руках венецианцев. Если сохранить перегруппировку в тайне, была надежда прорваться, поскольку любое серьезное усилие со стороны миланцев могло положить конец армии, беззащитной во время перехода. Существовало и еще одно препятствие — те лодки, что находились в пределах досягаемости, совершенно не годились для операции такого масштаба.

В Венеции предложили такой выход, перед которым мог спасовать даже Гаттамелата. Речь шла о том, чтобы посреди зимы перетащить волоком флотилию кораблей через горы и спустить в озеро. 25 барок и 6 галер пришли вверх по Адидже в Роверето, были поставлены на катки из 2000 дубов и протащены по специально проложенной дороге в маленькое горное озеро Сан-Андреа (сейчас известное как Лаго ди Лоппио). Корабли перевели через озеро и потащили выше, на гору Монте Бальдо, а затем медленно спустили по склону горы, что оказалось еще труднее, в Торболе — деревушку на берегу озера. Чтобы перетащить корабли на те несколько миль, что разделяют Роверето и берег озера, понадобилось две недели и 15 000 дукатов. Но ни одного корабля не потеряли, и в конце февраля 1439 года 31 судно, оснащенное и нагруженное, стояло в бухте Торболе.

Но там они и оставались. Прежде чем они успели переплыть озеро, миланцы привели свою флотилию, и Пьетро Дзено, венецианский командующий, оказался заперт в Торболе. Только наскоро построенный частокол из вбитых в дно свай уберег его корабли. Венецианцы показали, на что они способны, но дело завершено не было.

Пока венецианские инженеры прилагали сверхчеловеческие усилия, протаскивая корабли через горные снега, их соотечественники в Венеции с невиданным размахом праздновали примирение между папой Александром III и Фридрихом Барбароссой, состоявшееся два с половиной столетия назад. Поводом к празднику был приезд знатного гостя — Иоанна VIII Палеолога, императора Византии.

Иоанн был фигурой трагической. Его империя, окруженная турками и сжавшаяся почти до размеров Константинополя, была, как он считал, обречена. Требовалось чудо, чтобы спасти ее, и это чудо могло придти только из христианской Европы в виде союзного, бескорыстного спасительного войска. Оно могло быть созвано только папой, поэтому в последней, отчаянной попытке заручиться поддержкой Евгения IV император ехал на Запад, готовый, если понадобится, принести величайшую духовную жертву, на которую он и его подданные были способны, — признать власть папы над Восточной империей. При всем миролюбии католической церкви немыслимо, чтобы такие важные вопросы решали, не собрав для этого Вселенского собора. Папа Евгений уже предпринял попытку сорвать собор в Базеле, который, как он считал, превысил свои полномочия и просто выказал неуважение к нему. А теперь он созывал новый собор в Ферраре, на который и пригласил императора. И вот по пути в Феррару 8 февраля 1438 года император пристал к берегу Лидо вместе со своим братом Димитрием, деспотом Мореи, патриархом Константинопольским и внушительной свитой из православных священников, число которых превышало 650 человек.

Лучшее описание их прибытия оставил византийский историк Георгий Францес, который сам не был очевидцем, но ссылается на Димитрия. Ранним утром 9 февраля дож Фоскари вышел поприветствовать императора и стоял с непокрытой головой перед ним, сидящим, чтобы выразить свое почтение, как писал Георгий Францес, явно приукрашивая события. Только выждав длительное время, дож сел на стул, специально выбрав пониже и по левую руку от императора, затем они обсудили подробности торжественного выхода в город. После чего Фоскари ушел готовиться к официальному приему.