Врангель - Борис Соколов

Науменко рассказывал в дневнике о прибытии в Крым:

«Пришли в Ялту 14 апреля вечером. Ночевали в море. Вечером англичане устроили импровизированный концерт. Сначала вынесли на палубу граммофон, который играл какие-то странные танцы, и англичане танцевали. В 11 вечера ужинали, но наших офицеров на этот ужин не пригласили. Впечатление от этой поездки у меня самое неприятное. Нас, русских, англичане ставят ни во что. Не знаю, как я буду чувствовать за границей, а поехать туда придется.

В Ялте остановился на Бульварной улице, дом 6. Ялту видел мало, но произвела хорошее впечатление. 17-го в 8.30 пришли в Севастополь. Первый, кого я встретил, был генерал Шатилов. Он рассказал о положении дел и, между прочим, сказал, что у Романовского после его смерти найдены среди бумаг копии писем ко мне, и одно из них показал мне (это как раз то письмо, о котором упоминал Врангель в связи с убийством Романовского. — Б, С). Значит, была слежка. Но кто же снимал копии писем, по-видимому, у меня на квартире. Из всех разговоров вывел заключение, что единодушия в штабе нет и что уверенности в том, что Крым будет удержан, также нет. Убеждаюсь, что помощь союзников дает мало. В бухте масса иностранных кораблей, но всё это больше любопытные».

Если подобные упаднические настроения посещали в то время генерала, ветерана Белого движения, которому нечего было ждать пощады от большевиков, что уж говорить о простых казаках?

В Севастополе, встретившись с генералами Шкуро, Бабиевым и офицером своего штаба Тобиным, Науменко узнал о сдаче в районе Адлера атаманом Букретовым и генералом Морозовым Кубанской армии в количестве тридцати четырех тысяч казаков в плен к большевикам. Сам Букретов ушел в Грузию, передав атаманскую булаву председателю краевого правительства В. Н. Иванису. К сложению оружия казаков также побудили распространившиеся слухи об английском ультиматуме с требованием начать с Советами переговоры о мире. «К всеобщему удивлению, — писал Науменко, — генерал Врангель принял Иваниса в Крыму очень любезно». Таким образом, Петр Николаевич продолжал политику привлечения на свою сторону кубанской общественности.

Науменко со слов Тобина рассказал в дневнике о судьбе кубанцев: «…после сдачи красные немедленно отделили казаков от офицеров, приказали бросить оружие, а потом начали всех грабить. Казаки возмутились, началась драка, в результате часть казаков села на лошадей и ушла. Букретов и красные старались скрыть от казаков прибытие транспортов, вследствие чего многие желающие погрузиться остались. Возмутительней всех вел себя Морозов, который ездил на переговоры с большевиками с красным бантом на груди. Так закончилась борьба кубанцев на Кавказе. Казаки проданы Букретовым, Морозовым и теперь ясно, что Главнокомандующий сделал большую ошибку, поддавшись на хитрости Букретова. Только мы уехали, начались переговоры о мире, и сбитых с толку казаков некому было поддержать».

Восемнадцатого апреля Науменко описал в дневнике встречу с главнокомандующим: «Вечером был у Врангеля, но он просил зайти завтра в 7 часов вечера, так как разговор предстоит длинный, а время его расписано по часам. Он меня спросил, получил ли я его письмо, в котором он сообщал мне об его отъезде за границу. Не получил. Очевидно, оно, как и последнее письмо Шатилова, перехвачено агентами Романовского. После Врангеля был у полковника Данилова, который рассказал мне об отозвании нас в распоряжение Главнокомандующего и о том, что в то же время было дано распоряжение атаманом о воспрещении кому бы ни было из членов армии уезжать с нами. Это произвело удручающее впечатление, так как много офицеров и казаков собирались уехать с нами в Крым».

На следующий день состоялся обстоятельный разговор двух генералов. Вячеслав Григорьевич зафиксировал его в дневнике: «Только что вечером 19 апреля вернулся от генерала Врангеля. Он предложил мне занять штабную должность в его штабе, но я попросил дать мне возможность побывать дома. На мои слова, что в случае тяжелого положения семьи я предполагаю перевезти ее сюда, он сказал, что это опасно. Относительно кубанцев — его предположения перевести их сюда, сорганизовать и месяца через два перебросить на Таманский полуостров. Генерал Врангель верит в восстание на Кубани, но я считаю, что сейчас оно невозможно. Выступление возможно в июле или в августе, т. е. после уборки хлеба, который большевики пожелают социализировать. Рассказал мне Врангель о своих разговорах с Букретовым, он постоянно жаловался на кубанских генералов, что мы помеха всему Врангель находит, что сейчас время выбросить Букретова из атаманства и принять эту должность мне. Я категорически отказался».

Вечером 22 апреля в Севастополь прибыл генерал Бабиев, который подробно рассказал о сдаче Кубанской армии. С этими сведениями Богаевский, Бабиев и Науменко пошли к Врангелю. По словам Науменко, «он нас принял немедленно и сказал, что получил сведения об этом от англичан и что положение далеко не так плохо, что лучшие части в числе 9 тыс. человек плывут в Феодосию (кубанцы, донцы и Терско-Астраханская бригада. — Б. С.), часть казаков ушла в Грузию, часть в горы и на Красную Поляну и лишь незначительная часть сдалась большевикам (34 тыс. — это незначительная часть!). Здесь мы обсудили вопрос, как быть дальше, и решили возможно скорее сорганизовать кубанцев».

Думается, что в данном случае Петр Николаевич несколько лукавил. Он-то хорошо понимал, что основная часть Кубанской армии оказалась в руках большевиков. Но на казаков он сейчас не надеялся, рассчитывая, что за оружие они снова смогут взяться, только испытав на себе все прелести советской власти. Науменко же хотя и был врангелевским выдвиженцем, по его представлению получившим генеральский чин, не сомневался во враждебности Врангеля идеям кубанской автономии и не мог простить ему фактического разгона Рады. Он уже осознал, что борьба бесперспективна, поэтому в мае — июле посетил Болгарию и начал переговоры о возможном размещении казаков в этой и других соседних странах.

Тем временем Врангель предпринял усилия, чтобы заручиться французской поддержкой. Его главный помощник по иностранным делам П. Б. Струве встретился во Франции с симпатизировавшим белым заместителем министра иностранных дел Морисом Палеологом, бывшим послом в Петрограде… Новый председатель Совета министров и министр иностранных дел Франции Александр Мильеран поддерживал Польшу в только что начавшейся советско-польской войне, а это открывало перспективу поставок французского оружия и снаряжения в Крым.

Перед самым отъездом из Парижа в Крым, 8 (21) мая, будущий глава врангелевского правительства А. В. Кривошеий, по характеристике Петра Николаевича, «государственный деятель, обладающий исключительными данными», получил от Палеолога заверение во французской поддержке Врангеля в случае нового советского наступления в Крыму и содействии в проведении эвакуации, если это потребуется. Барону также выражали сочувствие английские военные представители в Константинополе и в Крыму. Они даже снабжали белые войска в Крыму в счет остатков кредитов, отпущенных Деникину. 16 (29) мая начальнику британской миссии в Севастополе генералу Перси пришлось передать Врангелю правительственную ноту, в которой подчеркивалась неизменность курса, а глава Белого движения получал предостережение от излишних ожиданий: «Британское правительство указало мне разъяснить генералу Врангелю, что он не должен ожидать никакой перемены в британской политике, как следствие наступления поляков. Правительство Его Величества неуклонно разрешило приложить старания к прекращению военных действий на юге России в возможно непродолжительный срок. Советское правительство приняло британское предложение о ведении переговоров на основании общей амнистии, и лорд Керзон отправляет в самом непродолжительном времени политического представителя для содействия генералу Врангелю, а до того времени советское правительство согласно на принятие участия в переговорах британского военного представителя».