Министерство будущего - Ким Стэнли Робинсон

Фрэнк, взвешивая ее слова, кивнул. Чувство давления на грудь было ему знакомо. Головные боли. Вселенское ощущение. Новая эмоция или смесь эмоций – горечь и чернота. Кофеин и алкоголь. Верхи и низы. Много всего навалом. Ощущение неконкретности. Не удивительно, что оно вызывает ступор. Или отчаяние.

– Возможно, – ответил он, передразнивая собеседницу.

Мэри скорчила гримасу, давая понять, что знает о своей докучливой манере.

– Океаны облаков в моей груди, так сказал один поэт. Положим, мы ощущаем глобальную деревню, но запутались в чувствах. Вы это хотите высказать? Что вы запутались? Что все свалилось в одну кучу?

– Нет. Да. – Фрэнк вскинул и снова опустил взгляд. – Возможно.

Мэри смотрела на него с любопытством.

– Вам следует подняться в Альпы, погулять в горах. Мне эта прогулка хорошо прочистила мозги, хотя я оказалась там совсем по другой причине. Вы успели бы уложиться в один день и вернуться в срок.

– Возможно.

Оставшись один, Фрэнк еще раз обдумал слова Мэри. Что он сам не свой – правда. Что смят и превратился в аморфную массу, в которой сам не мог разобраться, – тоже правда. Ощущение неконкретности. Но ведь он желал «повернуться лицом к Нарсуку». Не покоряться судьбе – бросить ей вызов. Он должен смеяться перед лицом трудностей, как инуиты.

Фрэнк сел на поезд до Люцерна, потом автобусом доехал до леса у подножия Пилата. Поднялся пешком по тропе через лес, похожий на парк, на большой, чистенький, заросший травой альпийский луг – выше леса, но ниже серой горной вершины. Высоко над головой в широком воздушном пространстве раскачивался вагончик канатной дороги. Не обращая на нее внимания, Фрэнк двинулся в обход вершины, пока она не скрылась из виду. До возвращения назад оставалось всего несколько часов, подъем по тропе на максимальную высоту и дорога обратно представляли собой своеобразный зачет на время.

Посредине волнистого безграничного альпийского луга Фрэнк наткнулся в конце тропы на невысокий вертикальный гребень, рядом с которым стоял дикий зверь. А-а, даже не один – четыре. То ли серны, то ли альпийские козы. Фрэнк слышал, что они водятся в этих местах. Перед ним, очевидно, был самец с самкой и двое детенышей, хотя уже не маленькие – определить возраст на глаз было трудно.

Животные, несмотря на его появление, не выказали страха. Они заметили Фрэнка, насторожились, принюхались, но в остальном продолжали жевать жвачку как ни в чем не бывало.

Тушки округлые, полные – похоже, пищи им здесь хватало. Если пищей служила трава. Головы похожи на козьи. Короткие рога, чуть загнутые назад, но по большей части прямые. Рога окаймляли горизонтальные кольца – вероятно, годовые. Довольно мощное оружие: достаточно боднуть, и оно запросто проткнет противника. Странное дело – наклонив голову рогами вперед, козы не могли ничего видеть перед собой, кроме передних ног. Почти все тело покрыто короткой бурой шерстью, животы – тонким бежевым пухом, коричневые и бежевые участки разделяла темная полоса.

Вожак следил за непрошеным гостем. Фрэнк заметил: у козла прямоугольные зрачки. Как у домашних коз? Он даже опешил. Прямоугольные зрачки – как такое может быть? Зачем? Да и на него ли смотрел зверь?

Похоже, все-таки на него. Козел жевал, не отрывая взгляд от незнакомого существа. Что оно будет делать? Представляет ли собой опасность?

Очевидно, животное решило, что опасность ему не грозит. Смотрело, скорее, из любопытства. Фрэнк замер на месте. Они следили друг за другом. Фрэнк сделал вид, что тоже что-то жует. Козел склонил голову набок, как будто заинтересовавшись. Пару раз моргнул. Порыв ветра взъерошил шерсть у него на спине и бороду Фрэнка. Фрэнк улыбнулся ощущению.

Что-то подсказало посмотреть на часы. Он опаздывал! Выходит, что пялился на этого альпийского, или горного, козла целых двадцать минут! А показалось, что прошло две или три.

Фрэнк пошевелился, неуверенно поднял руку, вяло помахал животному и пошел назад.

В США веб-сайт Национального студенческого союза провел опрос: тридцать процентов членов союза ответили «да» на вопрос, испытывают ли они настолько серьезные финансовые трудности из-за долгов за обучение, что согласились бы на организацию союзом забастовки неповиновения в форме отказа от выплаты долга. Вступая в союз, студенты обязались включаться в любую забастовку, объявленную тридцатью процентами членов, поэтому для верности координаторы союза поставили забастовку на голосование еще раз, «за» проголосовали восемьдесят процентов, девяносто согласились принять в ней участие. И неудивительно: нестабильное питание, то есть реальный голод, как и бездомность наблюдались повсеместно. Забастовка началась.

Банкам долги студентов обеспечивали ежегодный доход в триллион долларов, скоординированный отказ от уплаты долга означал для них адские проблемы с ликвидностью. Сами банки назанимали столько денег под свои кредиты, что не могли выплачивать свои собственные долги без своевременных поступлений, студенческая забастовка немедленно ввергла их в кризис ликвидности, сходный с обвалами 2008-го, 2020-го и 2034 годов, с той разницей, что на этот раз люди делали это намеренно, чтобы разорить банкиров. Те бросились искать защиты у Федерального резерва, вопрос был передан в Конгресс с просьбой спасти положение очередным гигантским пакетом государственной помощи, чтобы поддержать ликвидность и веру в финансовую систему. Многие конгрессмены видели в банках слишком важные и тесно связанные между собой звенья экономической системы, чтобы допускать банкротство самых крупных из них, и призывали спасать банкиров за государственный счет. Однако на этот раз Федрезерв попросил Конгресс разрешить санацию исключительно в обмен на доли владельцев капитала каждого банка, запросившего помощь. Это означало либо национализацию финансов, либо финансиализацию нации, в любом случае больше никто не сомневался, что страной в действительности управляет Федрезерв. Так как Конгресс отдавал распоряжения Федрезерву, а народ избирал членов Конгресса, система благодаря забастовке сработала как надо. Произошла дефинансиализация. Неолиберализму пришел конец.

Такая перспектива сама по себе вызвала потрясения, однако в тот же месяц Африканский союз информировал Всемирный банк и китайское правительство о том, что все долги африканских стран объявляются одиозными. Правительства всех стран, входящих в Африканский союз, совместно поддержали полное аннулирование долгов – невиданную доселе стрижку капиталов, вслед за которой должен был последовать новый кодекс соглашений, согласованных Африканским союзом при участии всех государств африканского континента. Почин был объявлен концом неолиберального неоколониализма и подлинным началом «Африки для африканцев». Даже Египет и весь север континента присоединились к плану, поставив людей выше капитала, будущее Африки выше ее истории, а в случае Египта, да и всего мусульманского севера, самостоятельность выше зависимости от Аравии.

Через несколько месяцев рабочие Китая, получившие неформальное прозвище «Миллиард», захватили площадь Тяньаньмэнь – несколько миллионов человек просто-напросто вышли на улицу, намертво заблокировав все движение транспорта в столице. Толпы пешеходов запрудили пекинские автострады, обтекли заслоны и блокпосты вокруг площади Тяньаньмэнь и заполнили ее и прилегающие кварталы так плотно, что полиция и армия ничего не могли сделать со скопившимися в центре города пятью миллионами человек. Похожие демонстрации произошли во всех крупных городах Китая, их счет шел на сотни, обычные меры китайской армии для разгона толпы не работали. К согласованным требованиям по отмене системы прописки «хукоу» добавились новые, настаивающие, чтобы Коммунистическая партия Китая лучше реагировала на нужды граждан. Протесты совпали с проведением пятилетнего партийного съезда, партия уступила давлению и назначила новый состав центрального комитета, включивший в себя женщин и молодых людей, которые пообещали провести требуемые реформы.