Подлинная история "Майора Вихря" - Александр Бондаренко

В общем, как кажется, всё хорошо, легко и весело.

Но вот о чём стоит задуматься: если Алексея Николаевича «держали» в ГДР семь лет, свыше всяких сроков (и ведь понятно, что без всякого «блата»!), то, значит, работал он очень результативно. А если при этом о его работе нам ничего не известно, то, значит, и противник остался в полнейшем о ней неведении. Для разведчика — лучший вариант! Особенности этой профессии: как правило, известными становятся те разведчики, которые «проваливаются» по тем или иным причинам. А самые-самые лучшие даже награды свои надеть не имеют права…

Ирина Алексеевна говорит: «Там хорошая жизнь у них была! Конечно, работали много, очень много, но и отдыхать хорошо отдыхали. Друзья к нам часто приходили. Хорошо сочетали работу с отдыхом. Собирались на праздники всем коллективом… И вообще, они тогда ещё молодыми были!»

Впрочем, порой ведь и молодые ни работать, ни отдыхать не умеют.

В 1972 году командировка Ботяна в конце концов завершилась. Он считал, что должна завершиться и служба — всё-таки ему уже было 55 лет. Алексей Николаевич вспоминает: «Вернулся я сюда и сказал руководству, что мне пора на пенсию — мол, я оперативный работник, своё выслужил… «Куда тебе на пенсию? Пойдёшь в 13-й отдел. Отдел боевой!» — отрезало руководство. Вот и проработал я здесь ещё длительное время».

«Он вернулся и работал в том подразделении, которое соответствовало его фронтовому, военному опыту, — уточняет Михаил Петрович. — В основном там был народ, прошедший партизанское движение…»

Довольно скоро на месте 13-го отдела «был организован отдел «В» ПГУ КГБ при СМ СССР. Отдел «В», который в отличие от 13-го отдела имел более широкую организацию… В функции отдела, кроме непосредственного проведения террористических актов, входили сбор информации о военно-стратегических объектах НАТО, подготовка чрезвычайных планов, которые предусматривали диверсии в различных коммунальных службах, на транспорте, на объектах связи и управления в зарубежных странах в случае начала войны или возникновения кризиса, способного привести к войне…».[366]

Несколько позже, по известным обстоятельствам, о которых рассказывать можно долго, а информацию теперь найти несложно, в Центре произошла очередная реорганизация.

«В 1976 году функции отдела «В» были возложены на 8-й отдел (прямые действия, диверсии) управления «С» (нелегальная разведка) ПГУ КГБ… 8-му отделу подчинялась Группа специального назначения «Вымпел», созданная по решению Политбюро ЦК КПСС 19 августа 1981 г.».[367]

Кстати, просто умиляет оценка отдела «В», данная в книге «Первое управление» небезызвестным бывшим генерал-майором Олегом Даниловичем Калугиным: «…Одно из наиболее shadowy (это слово переводится как «тёмный», «смутный», «неясный», «мрачный», понимайте, как нравится! — А. Б.) подразделений КГБ — Отдел «В» — задачей которого была подготовка чрезвычайных планов террористических актов и диверсий на случай войны».[368]

Генерал-майор Дроздов, имевший ко всем этим подразделениям непосредственное отношение, гораздо менее категоричен:

«…Наше управление не решало каких-либо вопросов, связанных с террористической деятельностью. Всё, что опубликовано в последние годы за рубежом о причастности 8-го отдела Управления «С» к терроризму — не более чем свободный полёт фантазии авторов.

После окончания Великой Отечественной войны в течение ряда лет подразделения спецназначения бывшего IV Управления МГБ СССР, действовавшие в тылу противника и против оставшихся в живых бандитов и пособников нацистов, были свёрнуты.

8-й отдел Управления «С» сформировался к середине 1970-х годов из некоторых бывших сотрудников этих подразделений, был не чем иным, как информационной и научно-исследовательской разведывательной структурой, отслеживавшей оперативными средствами всё, что касалось сил специального назначения стран НАТО. Отдел, естественно, проводил подготовку спецрезервистов на случай возможных военных действий, как это делается в любом государстве».[369]

В общем, никакого «shadowy».

Ботян в этом подразделении занимался подбором «спец-резерва», то есть тех людей, которые во время «особого периода» должны были быть «призваны под знамёна». (Сейчас эта система изменена коренным образом.)

Именно тогда он познакомился с Сергеем Александровичем:

«Я работал в Управлении кадров КГБ СССР, где курировал Первое главное управление, то есть разведку, по военной, чекистской и физической подготовке. Познакомились, близких контактов тогда не было. Он казался мне человеком незаметным. Не выпячивался, ничего такого… Были гораздо более яркие какие-то личности: те, кто, например, побывал во Вьетнаме — тогда только закончилась вьетнамская война, они выступали, рассказывали… А он не рассказывал, и я к нему не подходил. Принцип у нас был один: не вылезай, если тебя не просят. Это потом уже я узнал, что он тот, тот и тот — но не от него, от других: кое-что о нём рассказывали, в допустимых пределах, конечно…»

«Ботян прошёл очень серьёзное испытание — уже и в послевоенное время, — рассказывает Михаил Петрович. — Его дважды представляли к званию Героя Советского Союза, представляли даже и в третий раз в 1965 году, но документы на политбюро поступили на день позже и снова не прошли… А такое испытание не каждый выдерживает достойно. Кто-то может начать ходить по кабинетам: да как так, да я такой! Иной может за поддержкой «в массы» обратиться. Но от него я никогда никаких разговоров на эту тему не слышал, хотя с 1968 года мы вместе очень много были. У Льва Толстого, по-моему, есть повесть: «Бог правду видит, да не скоро скажет». Вот так и у него получилось — сказали! Хорошо, что о нём вспомнили!»

«Мне кажется, для него Герой — это много больше, чем для других, — считает Ростислав Михайлович. — Когда человек совершает подвиг, а затем следует заслуженная награда, то это нормально, это замечательно, так и должно быть! А он эту награду выстрадал…»

«Знали, что Ботян ветеран войны, но он сам об этом молчал как рыба — и мы ничего не знали о его боевых деяниях, — рассказывает Герой Советского Союза Эвальд Григорьевич Козлов. — Он никогда на эту тему не распространялся. Хотя мы и работали рядом восемь лет, но у каждого был свой участок работы, и по этому участку, как правило, в нашей системе конспирации ты докладываешь только своему непосредственному начальнику. Со своими товарищами-друзьями ты делишься только постольку, поскольку находишь нужным спросить: «Запятую нужно в этой фразе поставить или не нужно?» Так что об успехах или недостатках его работы в отделе ничего абсолютно не могу говорить. Единственное, что могу о нём сказать — что он очень живой, жизнерадостный. Особенно эта жизнерадостность проявлялась в обеденный перерыв, когда играли в шахматы. Если он выиграет, то это была граница его радости! Были ли у него друзья — не знаю, мне кажется, у него были ровные отношения со всеми. Вообще, мы как там в отделе жили? Вот, нет его на месте какой-то период — ну, думаешь, он, наверное, в командировке. А может быть и в отпуске…»